- Идеология? - перебил Печенкин, еще больше оживляясь. - Идеология - это не ко мне. Это вон к губернатору. Он на идеологии собаку съел, двадцать лет просидел на идеологии.
Владимир Иванович говорил, глядя на приближающегося мокрого усатого мужика в красных растянутых плавках, который прижимал к груди, держа за жабры, здоровенного бьющего хвостом сазана.
- Вернулась рыба в Дон, Иваныч! - сипло кричал на ходу губернатор. - На простой шестиметровый бредень взяли! - Подбежав, он бросил добычу к ногам Печенкина.
Владимир Иванович захохотал:
- Да ты замерз как цуцик, Павел Петрович! Погрейся хоть маленько...
Губернатор замотал головой:
- Не, Иваныч, когда рыба идет, я сам не свой! - Он махнул рукой и побежал к воде, где дожидались его жалкие замерзшие подчиненные с бреднем.
Следующую остановку Печенкин сделал у костра, рядом с которым выстроились официанты, и шеф-повар протянул ему специально приготовленный обугленный дымящийся кол, держа его за обернутый белоснежной салфеткой конец. Сделавшись вдруг очень серьезным и сосредоточенным, в мгновенно наступившей тишине Владимир Иванович поднял дымящийся кол над головой и медленно, торжественно и строго перпендикулярно погрузил его в котел с ухой.
- Вот теперь с дымком! - победно воскликнул он, и все вокруг закричали, причем не только "ура", но и, так как здесь было довольно много молодежи, новомодное, на американский манер "вау".
Торжественная часть на этом, однако, не закончилась. Печенкин подошел к микрофону и, подозвав взглядом стоящих неподалеку жену и сына, заговорил:
- Когда шесть лет назад мы с моей женой отправили нашего сына в Швейцарию, в знаменитый колледж "Три сома"...
- "Труа сомэ", - с улыбкой на устах поправила мужа Галина Васильевна, но он весело и смущенно отмахнулся.
- Это я никогда не запомню... "Три сома"!
Вокруг засмеялись, глядя то на мужа, то на жену.
- Ну вот, сбила! - укорил Печенкин Галину Васильевну, вспоминая, о чем же он говорил. - Да! И я сказал ему: "Ты вернешься, когда выучишь латынь! Ты будешь единственным человеком в Придонске, кто знает латынь". Это не блажь, это, если угодно, принцип. Я позвонил ему туда и спросил: "Латынь выучил?" Он сказал: "Да". Я сказал: "Возвращайся". Меня сейчас не интересует, что он знает три языка, экономику, право и все такое прочее, меня интересует латынь!
Владимир Иванович замолчал и улыбнулся. Все были явно заинтригованы, кроме, быть может, Ильи. Тот стоял спокойный и бесстрастный, как будто не о нем шла речь.
