Болота миновали, не досчитавшись четырнадцати человек. Солнце поднялось к зениту. Впереди опять поле и дальше опять лес.
К Шабанову подошел сапер.
— Послушайте, командир, мы с Борисом пойдем первыми. Но не думаю, что здесь есть мины, закладывать их у болота смысла нет.
— Солнце в зените, не заблудиться бы.
— Мох на деревьях с северной стороны. Идем мы правильно, но до линии фронта километра четыре, не меньше. В открытую не пойдешь, только лесом.
— Добро. Вперед, мы за вами.
Тишина, птички поют, ветерок теплый лица гладит. Будто и войны нет. Мин на поле не обнаружили, но под ноги смотрели внимательно. Теперь отряд растянулся в длинную шеренгу, а не тянулся гуськом, никто не хотел идти последним.
До леса оставалось не больше ста метров, когда произошло что-то непонятное: высокий кустарник вдоль всей опушки мгновенно осыпался. Шеренга замерла.
Спрятав задницы под деревьями, у кромки леса стояла колонна танков с черными крестами на башнях.
— Это же «тигры»!
— Суки! Стволы на прямую наводку выставляют.
— Ложись!
Отступать было поздно, танковая артиллерия открыла огонь. От разрыва снарядов сотрясалась земля.
И опять Шабанов выжил, опять попал за колючую проволоку, но продолжал строить планы побега.
Первым пришел в себя командир экипажа Алешин. Рядом с ним лежал радист Кондрат Тополев. Парень был мертв, при падении разбил голову о приборную панель. Он отцепил ремни, чтобы помочь командиру удерживать штурвал и спас самолет ценой своей жизни. Следующим очнулся Сурен Карапетян, сидевший на месте второго пилота.
— Где мы? В раю или в аду?
— Мы живы, Сурен, а вот Кондрату помочь уже не сможем.
— Земля! Падать некуда.
— Есть куда. Крылья вырвало с мясом, скользким брюхом лежим над очень крутым склоном. Фюзеляж смахивает на подводную лодку, можем нырнуть.
— Надо выбираться.
— Савва жив?
Они отцепили ремни и поднялись со своих кресел.
— Савва Нилыч, ты жив?
Бортинженер застонал.
— Нога. Ногу защемило.
Пилоты сдвинули обрушившуюся перегородку и вытащили Усова.
— Похоже на открытый перелом, нужна шина, — сказал командир.
— Доску от ящика можно оторвать, бинты у нас есть.
Выбили перекосившуюся дверь и вошли в бомбовый отсек.
Шкловский сидел на полу и перевязывал себе голову. Аптечка лежала на полу.
— Уцелел, капитан?
— Как видите. Я обязан жить. На мне груз.
— На тебе? И куда ты его поволочешь на себе, Гриша?
— Куда положено. А вам, я вижу, весело.
— У Саввы кость торчит из штанины. Нужна ровная доска, попробуем вправить.
