— Откуда знаешь?
— Знаю. Раньше они изготовляли из старого золота подделки под царские цацки. Не отличишь. Их смешивали с музейными экспонатами и меняли на заграничные харчи. Только великокняжеское добро уже на исходе, приходится подмешивать фальшак. А нынче решили престиж СССР поднимать, мол, мы и сегодня умеем делать не хуже. Частников со старыми сусеками единицы остались. Дворян и купцов расстреляли, кого на рудники загнали, церкви опустошили, музейные экспонаты переписаны и занесены в реестры. Тяжело стало работать. За княжеские побрякушки больше трех лет не дадут, а за хищение социалистической собственности можно и десять схлопотать. Вот и думай, что делать с этим добром.
— Покупателя найти можно.
— Свяжешься с барыгой, дня на свободе не проживешь. Если он и рискнет взять товар с государственным клеймом, то заплатит гроши. Возьмут его — сдаст с потрохами на первом же допросе. Все они шкурники.
— Барыг я не знаю. Но двух скупщиков хорошо помню. Мать меня посылала к ним с царскими червонцами. Сама ходить боялась, следили за ней, после того как твоего отца взяли. Кубышку его так и не нашли, немало еще купеческого золотишка в земле хранится. На пацана чекисты внимания не обращали, вот я и бегал к скупщикам, монет по десять носил, больше мне мать не доверяла. Попадусь — скажу, нашел. Что с меня взять. А золотишко то не барыги скупали, а люди солидные. Они с Фомой в его коммерческом ресторане познакомились. Мать их тоже знала и связь с ними поддерживала.
— Где их искать? Поди, скелетов не осталось.
— Живут и здравствуют. За кордон ездят, как к себе домой. Статус дипломатической неприкосновенности имеют.
— В твоем наркомате работают?
— То-то и оно. Поначалу я думал, они меня узнают и пришибут где-нибудь в темном переулке, но нет, к себе приблизили. Значит, хотят использовать. Как? Не знаю. Думаю, они меня сделают курьером, как когда-то мать сделала. Им нужны проверенные люди.
— Хочешь попробовать?
— А почему нет? Другое дело — деньги. Много они не дадуг, им свой навар нужен.
— За кордоном золото стоит дороже в несколько раз, Ваня. Если они связаны с ювелирами или торговцами, то навара им хватит. Пятьдесят процентов от каталожной цены, на меньшее не соглашайся. Мне сорок, тебе десять процентов как курьеру.
— Что так мало?
— А кто из нас рискует свободой? Мать тебе вовсе ничего не давала.
— Зато тебя не забывала. Ты же младший, болезненный, одевать потеплее надо, кормить лучше, подарки дарить. Все только тебе. Мне надо в люди выходить — учиться, вагоны по ночам разгружать, а ты уже «людь». Только потому, что родился. И сейчас живешь — в ус не дуешь.
