Он подошел к своему дому и с удивлением поднял голову. У ворот стояла фельдъегерская тройка, заложенная в легкую кибитку.
"Кто бы это приехал?" — подумал он, подходя к дверям.
Но едва он вошел в прихожую, как невольный страх сжал его сердце. Навстречу ему поднялся Чулков.
— Вы ждали меня? Что надо? — спросил граф.
— По приказу его величества — сказано, дабы немедленно препроводить вас из города для следования в Вену!
— Меня? В Вену? Зачем?
— Не могу знать! Инструкцию и назначение вы получите в дороге, а теперь приказано только исполнить!..
— Но как же это? — растерялся Рибопьер. — Сейчас и за границу! Я устал! Я должен собраться… хоть переодеться!
— Велено немедля! — уже сурово сказал Чулков. — Впрочем, отдайте приказ слуге. Он вас нагонит!
Рибопьер упал на стул и схватился за голову. За что? Что он такого сделал? Он исегда любил своего государя! Чулков лишь развел руками и приказал торопиться со сборами.
Лопухины не спали всю ночь. И сама Анна Петровна, и ее отец, и мать, собравшись в будуаре, со страхом думали о том, чем могли навлечь царский гнев. Лопухин в мундире, шитом золотом, ходил по комнате и говорил:
— Я даже не знал, что государь приехал. Вдруг зовут! Я к нему, а он уже у самой лестницы. Сказал только про танец и был таков. Обрезкова с собой взял, не могли даже игру окончить!..
— Ах! — остановила его жена. — Ты все с пустяками. — Она с видом отчаяния лежала на софе и прикладывала к глазам платок, не обращая внимания на румяна и пудру, которые размазала по всему лицу. — Лучше подумать, чем он разгневан? Что с нами будет?… Ты с кем танцевала этот несчастный танец? — спросила она у дочери.
— С Пьером, — ответила Анна Петровна, поднимая склоненную голову, причем ее лицо было бледно, брови сжаты. — Он приревновал меня. Я знаю! — продолжала она и вдруг вспыхнула. — Да, знаю и очень рада. Пусть я буду лучше в немилости, пусть государь сошлет меня, выдаст замуж — все это лучше, чем слыть за любовницу. Позор! Вон Головкина мне даже не кланяется! А Нарышкина? Я рада, рада, рада!
Мать только всплеснула руками, а отец подпрыгнул к дочери, сжав кулаки.
— Дура, дура и дура! — прошипел он. — А ко всему и неблагодарная тварь! Что тогда с нами будет? Со мной, с твоим братом?
— Со мной? — простонала мать.
— Ну, с вами-то то же! — отмахнулся Лопухин и продолжал: — Одумайся и пожалей нас! Эту беду, если она из-за Рибопьера, легко поправить. Завтра запрещу принимать его, ты при государе отзовись о нем похуже, и все.
