"Мерзость!" — мелькнуло в уме государя, и ему вдруг стал омерзителен этот танец вальс, как пляска вакханок, все движения показались ему полными вожделения и страсти; он с отвращением наморщился и обернулся.
В дверях недвижно стоял ординарец. — Самого и Обрезкова! — тихо сказал государь, резко вставая со стула, и быстро пошел по коридору к дверям.
Весь красный, пыхтя от торопливого шага и волнения, к нему подбежал Лопухин и почтительно поцеловал его плечо.
— Сейчас прекрати этот омерзительный танец! — сказал император, в то время как ему накидывали на плечи шинель. — Ты здесь? — сказал он Обрезкову. — Со мной! — Он сел в коляску и некоторое время ехал молча. Потом отрывисто заговорил: — Я не видал омерзительнее танца, нежели вальс! Запрети его тотчас моим указом. Он развращает людей своей гадостью.
— Слушаю-с!
— Еще вот что: граф Рибопьер совсем исповесничался. Пора ему остепениться. Скажи, что я посылаю его в Вену; пусть побудет там при посольстве.
— Слушаю-с!
— Чтобы выехать нынче же! Вернется с бала и пусть едет. Бумагу выправь завтра и послать ему вдогонку!
— Слушаю-с!
— Омерзительный танец! — время от времени повторял Павел и вздрагивал.
Пары вихрем кружились по залу и вдруг остановились. Музыка внезапно смолкла. Анна Петровна, не снимая руки с плеча Рибопьера, сердито взглянула на хоры, дирижер замахал платком, но музыка по-прежнему безмолвствовала. В то же время, пыхтя и торопливо пробираясь между гостями, Лопухин подошел к своей дочери и что-то тревожно зашептал ей на ухо. Она вдруг побледнела.
"Государь", — донеслось до окружавших Лопухину, и какая-то тревога охватила всех разом.
— Государь был в гневе и уехал! — шепотом передавали из уст в уста.
— Вероятно, конец этой выскочке! — злорадно шептали дамы, и гости вдруг, словно боясь заразы, торопливо стали откланиваться.
Анна Петровна чувствовала, что пронеслась какая-то гроза, что что-то нависло над нею, и растерялась. Льстивое, подобострастное обращение сменилось у многих наглостью.
— Прощайте, милая! — величественно сказала ей Ростопчина, но Анна Петровна уже оправилась и гордо приняла брошеный вызов.
— Прощайте, голубушка! — ответила она, отчего Ростопчина побледнела даже сквозь румяна.
Гости разъехались.
Граф Рибопьер шел домой, завернувшись в плащ, и с болью в сердце думал об Анне Петровне. Бедная девушка! Несомненно, она навлекла на себя гнев государя, но чем? Хорошо, если налетевшая гроза минует ее, но если продолжится гнев, что ей делать?…
