— Помилуйте! Хе-хе-хе! — весь сияя, ответил Воронов. — Не обидьте теперь.
— Не обижу и за прошлое заплачу. А теперь дело вот какое! — И Дмитрий рассказал о поездке брата и о своих опасениях.
Воронов слушал его, склонив на плечо голову и потирая красные руки.
— Так-с, — время от времени говорил он, — совершенно верно!..
— Вот ты и помоги!
— Трудное дело! — вздохнул Воронов. — Однако, если при старании, то можно. Все зависит… — И он выразительно умолк.
— От платы? Сколько?
— Да вот, — улыбаясь и щуря маленькие глазки, сказал Воронов, — ежели отдадите прежний должок, триста рублев, да еще двести положите, да ежели ко всему дадите лошадку да повозку, так как я жениться собираюсь, то уладим дельце! — И он, хихикая, поднялся со стула.
Жадность опять обуяла Дмитрия Брыкова, но он подавил свое волнение и спросил:
— Что же ты сделаешь?
— А это даже и не секрет! Есть у меня в Петербурге сродственник один; персона малая, но всюду вхожий и до всего близкий. Так я ему опишу: "Так, мол, и так. Есть у вас в Питере живой мертвец и самое главное, что беспокойный человек. Приехал до самого государя и в неистовом виде все сделать может". Его сейчас и заберут! Он, можно сказать, и света не увидит!
Лицо Дмитрия прояснилось.
— Верно! Ну, тогда орудуй! Бог уж с тобою!
Радостный Воронов потом часа три шептался с Федуловым и уехал из Брыкова в собственной кибитке.
"Нет, — думал он, — шалишь! Я — не дурак! Тогда ты меня вышиб, теперь сам плачься. Никаких таких писем я писать не буду!.."
А Дмитрий сразу успокоился. Несомненно, теперь его брату уже не разгуляться в Петербурге. Ха-ха-ха! Там не поцеремонятся! Ха-ха-ха! И он заливался злобным, радостным смехом.
Любовь снова заняла в его сердце прежнее место, и бедная Маша снова стала страдалицей.
— Я не выйду, я больна! — говорила она, когда внизу появлялся Дмитрий и отец посылал за нею.
— Эй, милая, не дури! — говорил старик, входя через минуту в ее светелку. — Я терплю до поры, доченька! — И при этом его тусклые глаза вдруг вспыхивали недобрым огнем.
Девушка смирялась и шла вниз, где ждал ее ненавистный поклонник…
— Марья Сергеевна! — говорил он, стараясь казаться мягким. — Когда же вы, наконец, взглянете на меня благосклонно?
Маша молчала, ломая пальцы в безмолвном отчаянии. Это отчаяние доходило до ужаса, когда отец вдруг вставал и оставлял ее одну в горнице с Дмитрием. Тот придвигался к ней, брал ее руки и говорил о своей любви задыхающимся от страсти шепотом. Она, бледнея, отодвигалась от него. Однако его страсть мало-помалу разгоралась, и ее упорство раздражало его.
