Хожу я по горенке, не нахожуся.
О-ой, не нахожуся!
Гляжу я на милого — не нагляжуся.
О-ой, не нагляжуся!
Бро-ови мои, бро-ови,
Брови Александровы!
Не даёте, брови, ни о чем помыслить,
Не даёте, не даёте — всю меня берёте!
И сама стала плясать плавно, кружась около своего жениха и в последний раз хлестая вокруг своей длинной и толстой девичьей косой. Недолго косе оставалось быть такою — вскоре Александр расплетет ее, а завтра утром уже станут заплетать Александре вместо одной две косы, как и положено замужней женщине.
И шумно заплясали все гости, притопывая и прихлопывая, посвистывая и покрикивая, хмель зашевелился в головах и душах, у всех настало то радостное первохмельное мгновенье, когда на сердце — солнечное майское утро. И громко все замычали свое «о-о-о-о!», когда посаженые отец и мать сперва увели невесту, а после, дав жениху поплясать еще немного с друзьями детства и юности, туда же спровадили и его, сердечного. Великий князь шел за сыном следом, подталкивая его в спину и приговаривая:
— Но пошел! Давай-дава-ай! Но, милый! Да чтобы шагом-шагом, а потом рысью-рысью, а после метью-метью[60], а уж потом — во всю прыть!
Довел до самых дверей спальни, и тут отрок Савва перегородил ему путь:
— Эт-т-то куда! Не положено! К молодой царице токмо молодого царя пускать дозволяется! Ступай себе, великий княже, пируй с Богом. Коли надобно будет — позовем.
И закрылись двери Александровой неженатой юности. Там, скрытый от всех глаз, оставшись наедине со своей невестою, станет он расплетать ее девичью косу.
Делать нечего — приходилось возвращаться в пирную палату, где веселье шло уже не шагом-шагом, а рысью-рысью, готовое перейти на меть-меть… И был пир долог, до самого часа ночного. Сменялись блюда с яствами, сменялись вина, сменялись песни — то весело-весело-весело, а то вдруг для разнообразия грустную затянут. Плясали тако же — то буйно, лихо, до отшибания каблуков, а то величаво, чинной поступью походят-походят, да и опять к столу за новой чарою. И пили-пили, поднимая одну за другой здравицы.
Вспомнили про Меркурия — а где же он? Отчего до сих пор не явился на пир? Оказывается, отбыл епископ Смоленский.
— Как отбыл? Куда?
— В Киев подался. «Ныне отпущаеши, владыко…» — молвил и уехал. Сказывал, что после того, как он Александра обвенчал и увидел, теперь может спокойно к смерти приуготовиться. Мол, есть у Руси заступник.
— Ай-ай-ай! — качал хмельною головой Ярослав Всеволодович. — Увидел, стало быть, в ясноглазике моем заступника! Да как же нам еще раз не поднять кубки наши за епископа Меркурия? Дай Бог ему здравия, а коль наметил умирать — блаженного успения и доброго ответа на судище Христовом.
