– Анечка! – с пронзившим его чувством одиночества и нежности вымолвил он.
Все впередистоящее семейство, обернувшись, молча на него посмотрело: голубыми холодными глазами дитя, стеклянными и ярко-синими – кукла, отец в очках с толстыми стеклами, придававшими его взору тревожный оттенок грызущего душу безумия, и беременная супруга, впрочем, тотчас отвернувшаяся.
– А ты?..
Вслед за тем он быстро и будто бы невзначай оглянулся и среди текущего по тротуару потока людей метрах в ста позади, напротив Некрасовской библиотеки, приметил смуглую лысую голову Зиновия Германовича. Надо быть, наподобие левретки, вечно дрожащим советским человеком, чтобы поверить, что по его следу пустят топтунов. У кого колеблется под ногами почва, тот не станет вешать на себя лишнюю заботу в виде какого-то доктора Боголюбова, малопримечательного, надо признать, субъекта с навязчивой идеей, с нею же, мы надеемся, он и отойдет в лучший мир. Сергей Павлович махнул рукой, нырнул в метро и час спустя был дома, где в ответ на вопросительный взгляд папы коротко сказал:
– Фотографию деда видел.
– Тебе… тебе выдали?
Потрясение Павла Петровича было столь велико, что он вынужден был сначала опереться на стол, а потом и вовсе сесть.
– Папа! – с тяжелой печалью взглянул на отца Сергей Павлович. – Что значит – выдали? Приносят дела, я их смотрю, в конверте нахожу фотографию и вижу, что это – Петр Иванович… Твой отец. Мой дед.
– И там… там написано было, что это – он?
Сергей Павлович отрицательно покачал головой.
– Нет. Я его так узнал.
– Ты узнал… – трясущимися губами шепнул папа. – Я понимаю… Скажи… он как? Как он выглядел?
– Старик замученный, – холодно обронил доктор Боголюбов.
Из глаз Павла Петровича медленно покатились маленькие слезинки. За неимением платка, в поисках которого он напрасно обшарил карманы брюк и пиджака, выудив из них при этом всякую дрянь в виде измятых визитных карточек, пробитых и порванных троллейбусных билетов, маленькой (3 х 4) фотографии джентльмена с козлиной бородкой, папа слизывал их языком, когда они оказывались на губах и уголках рта. Тут, наконец, грянул телефон, и Сергей Павлович схватил трубку.
– Я из автомата, – приглушенным голосом первым делом предупредил Зиновий Германович.
– Вы, Зина, прирожденный разведчик. Вы Штирлиц, Мата Хари и сэр Лоуренс Аравийский в одном лице.
– Шутите, – неодобрительно произнес Цимбаларь. – Я бы на вашем месте не стал шутить.
– Быть не может, – с упавшим куда-то вглубь сердцем пробормотал Сергей Павлович, растерянно взглядывая на папу. – Я никого не заметил.
