Наденьке было за двадцать с лишком лет, что по тогдашнему времени считалось для девушки более чем зрелым возрастом. Ни особенной красоты, ни состояния у Заозерской не было и потому она успехом не пользовалась. Но графиня Савищева очень любила ее, патронировала и ездила с ней на балы.
— Ну, миленькая, знаете что? — радостно говорила Анна Петровна, как будто придумала Бог весть какую необыкновенную, из ряда вон выходящую штуку. — Будемте чай пить!
Слово «чай» она произносила как-то особенно сочно и вкусно.
Каждый раз она радовала своим «чаем» Наденьку и та каждый раз с восторгом принимала ее предложение.
Им принесли на фарфоровом подносе чашки, чайник, вазочку с вареньем и сухарики в серебряной корзиночке.
Они не виделись давно, потому что Наденька только что приехала с дачи с теткой из Царского села, где та на все лето находила домик в так называемой Китайской деревне.
— А я никуда так и не выезжала летом! — стала рассказывать Савищева. — Мы с Костей все собираемся за границу, но теперь нас задержали дела! Вы знаете — только это большой секрет — мы получаем оберландовское наследство!
— Ну, а что ваш сын, графиня? — спросила Наденька и опустила взор.
— Ничего, хлопочет! — произнесла графиня. — Представьте, он оказался очень дельным! Я ему дала полную доверенность и он все один!..
— А приятель его?
Наденька Заозерская выговорила эти слова не без некоторого труда и, как ни старалась сдержать себя, непослушный и досадный румянец покрыл ее щеки.
— Знаменитый Саша Николаич? — подхватила графиня, как будто не замечая румянца Наденьки. — Представьте себе, голубчик, Костя должен был с ним разойтись!
— Разойтись?! — изумленно спросила Заозерская.
— Да, он просто оказался авантюристом!
— Не может быть, графиня! Как же это открылось?
— Мне Костя рассказывал подробности, только я боюсь, что все перепутаю. Нет… в карты он не проигрался… а с ним что-то случилось… Вообще он пропал и у нас больше не показывается.
Несмотря на выдержку, которою обладала Наденька Заозерская, она сильно изменилась в лице, опустила голову и заморгала глазами, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Ей хотелось еще раз сказать: «Не может этого быть!» — но она боялась проронить хотя бы слово, чтобы не расплакаться.
Графиня участливо взглянула на нее и протянула ей руку, сказав:
— Милая, я не знала, что вас это поразит!
Наденька густо покраснела от самой шеи, готовая провалиться сквозь землю оттого, что выдала себя.
— Ну, полно, голубчик! — стала говорить ей Савищева. — Ведь я вам не чужая! Ведь я вас люблю как родную! Ведь я знаю, миленькая, что у вас никого нет!..
