Маня жила у него в доме как у своего попечителя.
Выдался майский день, настолько теплый, что они вышли на балкон и сидели там после обеда.
— Когда же мы, наконец, поедем за границу? — спросила Маня, увидев издали завернувшую на Фонтанку карету с увязанными на ней вещами, сильно забрызганную грязью дорог. — Вот если бы нам в такую же хотя бы карету сесть и двинуться!
— Хоть в такую карету! — повторил Андрей Львович улыбаясь. — Да лучше такого экипажа и желать нельзя! Это великолепный дормез!
В это время карета подъехала к их дому и остановилась у ворот.
Из нее вышел господин в дорожном плаще и шляпе. Он поднял лицо по направлению к балкону, увидел Сулиму и решительным шагом вошел в ворота.
Андрей Львович тоже увидел его и, быстро сказав Мане: — Это ко мне! — ушел навстречу гостю.
Встретил он его на лестнице.
— Ромео Паццини! Неужели это вы? — спросил он на итальянском языке, звучно и красиво отчеканивая слова.
Облик приезжего весьма мало соответствовал поэтическому имени Ромео. Годами он был не молод, станом далеко не строен и черты его были резкими. В особенности нос придавал ему, загнувшись словно клюв, сходство с вороном. Волосы у него были так ровно и густо черны, что не могло быть никакого сомнения в том, что он их красит.
Паццини поднялся по лестнице и, не здороваясь, сказал тоже на итальянском языке:
— Я к вам прислан из Парижа и явился прямо с дороги. Мне нужно сейчас же переговорить с вами.
Андрей Львович кивнул на кабинет головой и повел его к себе.
Тут Паццини вынул кокарду, составленную из всех семи цветов, с белым помпоном посередине и надел ее.
Сулима достал свою белую и тоже надел ее.
— Значит, разговор будет официальным? — спросил он.
— Совершенно! — ответил гость.
— Я слушаю! — воскликнул Андрей Львович и откинулся на спинку кресла.
Паццини тотчас же заявил ему:
— Тобою недовольны в Париже, и я прислан сюда, чтобы сменить тебя!
— Вот как? — воскликнул Андрей Львович и спросил: — А за что же?
— Хотя Верховный совет общества не обязан давать отчет в своих действиях членам, но я скажу тебе, что, вероятно, ты и сам сознаешь, что действия в Петербурге были слишком небрежными. Но главное недовольство тобой за дело по наследству кардинала Аджиери. Упустить такой случай!
— Так! Значит, интрига против меня из Крыма имела-таки свой результат!..
Паццини как будто немного удивился, но продолжал:
— Откуда бы ни были получены сведения, но, повторяю, упустить такой случай было ошибкой!
