— Снодграсъ, — началъ м-ръ Винкель, когда они вышли за ворота, — Снодграсъ, любезный другъ, могу ли я положиться на твою скромность?
Предложивъ этотъ вопросъ, онъ былъ глубоко убѣжденъ, что любезный другъ, при первой возможности, разболтаетъ ввѣренную тайну. Поэты — народъ болтливый, это всѣмъ извѣстно; a Снодграсъ былъ великій поэтъ.
— Совершенно можешь, — отвѣчалъ м-ръ Снодграсъ, — хочешь, я дамъ клятву…
— Нѣтъ, нѣтъ, — прервалъ м-ръ Винкель, пораженный страшной возможностью удержать на привязи поэтическій языкъ своего пріятеля — не клянись, мой другъ, не клянись: это совсѣмъ не нужно.
М-ръ Снодграсъ медленно опустилъ руку, поднятую къ небесамъ во изъявленіе готовности дать клятву.
— Мнѣ нужна твоя помощь, любезный другъ, въ одномъ важномъ дѣлѣ… въ дѣлѣ чести, — сказалъ м-ръ Винкель.
— И ты ее получишь — вотъ тебѣ моя рука! — отвѣчалъ восторженный поэгъ.
— У меня дуэль, Снодграсъ, дуэль на жизнь и смерть съ м-ромъ Слеммеромъ, докторомъ девяносто седьмого полка, — сказалъ мистеръ Винкель, желая представить свое дѣло въ самомъ торжественномъ свѣтѣ;- мы условились съ его секундантомъ сойтись сегодня вечеромъ, на закатѣ солнца.
— Очень хорошо: я буду твоимъ секундантомъ.
Такая готовность со стороны пріятеля нѣсколько изумила дуэлиста. Чужая бѣда встрѣчается, по большей части, съ удивительнымъ хладнокровіемъ посторонними людьми: м-ръ Винкель выпустилъ изъ вида это обстоятельство, и судилъ о чувствованіяхъ друга по біенію своего собственнаго сердца.
— Послѣдствія, мой другъ, могутъ быть ужасны, — замѣтилъ м-ръ Винкель.
— Ну, этого нельзя сказать заранѣе, — отвѣчалъ поэтическій Снодграсъ.
— Докторъ, я полагаю, отличный стрѣлокъ.
— Очень можетъ быть: всѣ военные стрѣляютъ хорошо, но вѣдь и ты, авось, не дашь промаха въ десяти шагахъ.
— Разумѣется.
Снодграсъ былъ удивительно спокоенъ, и поэтическое лицо его, къ великой досадѣ м-ра Винкеля, начинало выражать торжественную рѣшимость. Надлежало сообщить разговору другой оборотъ.
— Любезный другъ, — сказалъ м-ръ Винкель трогательнымъ и дрожащимъ голосомъ, испустивъ глубочайшій вздохъ изъ своей груди и устремивъ свой взоръ къ небесамъ, — любезный другъ, если роковая пуля сразитъ мое сердце, и я бездыханенъ упаду къ ногамъ своего безжалостнаго противника, ты долженъ принять на себя священную обязанность извѣстить обо всемъ моего отца: скажи, что я палъ на полѣ чести, и вручи ему отъ меня мое послѣднее письмо.
Но и эта краснорѣчивая выходка не имѣла вожделѣннаго успѣха: поэтъ, приведенный въ трогательное умиленіе, изъявилъ готовность составить обо всемъ подробнѣйшій рапортъ, и лично вручить печальное письмо отцу убитаго друга.
