Я оглянулся кругом и тут только вспомнил, что и сам ищу именно разносчика газет.
— Нет, не видал… Насчет местов? — осведомился я тоном, в котором не было ничего кислого.
— А то что ж! — как будто удивилась она моей наивности. — Из-за политики, что ли, таскаться невесть откуда ни свет ни заря?
— Конечно… Но я это к тому, что никаких мы с вами местов не найдем.
— Пожалуй, что и не найдем! — неожиданно согласилась она, грустно опуская голову.
— Вообще, я полагаю, следовало бы на всю эту музыку плюнуть… Если и найдешь что-нибудь, то всё равно прогонят.
— Да, но все-таки…
Она сильно закашлялась, села на скамейку и закрыла рот платком. Резкий ветер свободно играл ее волосами; вся ее маленькая фигура нервно вздрагивала.
Я покраснел.
«И дернула же меня нелегкая, — размышлял я с негодованием, — рисоваться пред бедной барышней и корчить из себя Злючку, когда я — Кислятина… Кислятина, Кислятина!..»
— А вот он! — произнес я уже громко и пошел навстречу разносчику. Я купил № и занял прежнее место рядом с девушкой.
«Студент»… «студент»… «студент-математик»… «Пропала собачка»… «Молодая благородная особа»…
— А! «желательно»! — воскликнули мы в один голос.
«Желательно… получить урок».
Мы дочитали газету до конца, то есть страницу объявлений, и посмотрели друг на друга широко раскрытыми разочарованными глазами.
Когда она делала большие глаза, на лбу у нее появлялись резкие морщины, и она казалась годами десятью старее, чем была на самом деле.
Мы посидели молча. Мне очень нравилось общество молодой девушки. В ней было что-то близкое мне, родное. Я, так сказать, объективировал свои личные чувства и напасти, я перенес их на эту маленькую фигуру, и что-то теплое, не имеющее ни малейшего отношения к «бедным студентам-технологам» и «благородным особам», зашевелилось у меня на душе.
— Где вы живете? — спросил я, желая удержать девушку, которая собиралась уйти.
— На Выборгской, — тихо отвечала она.
— Со столом нанимаете?
— Нет, у меня нет стола; я жру конину.
Что? что? Как она выразилась?
— Конину…
— Вы одни живете?
— Да. У меня была подруга, но она недавно подохла.
Она слегка отвернулась, словно в досаде; в глазах сверкнула не то злоба, не то слеза; голос выходил из груди как-то беззвучно.
Диаметрально противоположные причины часто, как известно, производят одно и то же следствие. Чудовищное «подохла» девушки заставило меня забыться. Я снова был в пространстве, как когда-то с нею. Только там были яркие краски и горячее солнце, а здесь пусто и холодно. Я и «издыхающая» девушка. Она вздрагивает и ежится. Я хочу согреть ее своим дыханием и оглядываюсь кругом, как бы прося помощи. Из мглы обрисовываются гуманные ледяные лица и проходят мимо. Почему эти лица ледяные, когда каждому человеку дана доля сердечной теплоты и способности сочувствовать ближнему? Тут просто какое-то недоразумение…
