Дед откашлялся, улыбнулся и начал тихим голосом, ясно отчеканивая каждое слово:
— Ну, ребята, вы видите, что мне пора ad patres…Я, конечно, мог бы это устроить и без всяких церемоний, не заставляя вас скучать здесь, но мне хочется сказать вам несколько слов на прощанье… Не хнычь, малый! — обратился он к Рудину. — Нечего плакать при финале комедии!..
Он засмеялся каким-то глухим, коротким смехом, от которого я вздрогнул, словно из-за могилы хохот раздавался. С нашей стороны — ни звука, ни движения; даже Базаров перестал ворчать под нос и с любопытством прислушивался.
— Да, это была комедия, довольно плохая комедия! — продолжал Демон. — Я имею полное право сказать… Чьими, бишь, словами? Ну, всё равно! Память что-то плоха стала… Что-то вроде следующего:
Ах, как я жил, как шибко жил!
Могу сказать — две жизни прожил!
Жизнь, так сказать, на жизнь помножил.
И нуль в итоге получил…
Дед довольно живо продекламировал этот теперь общеизвестный отрывок (интересно знать: он сочинен до или после смерти дедушки?) и снова захохотал замогильным голосом.
— Вы, мальцы, — обратился к нам умирающий, — едва ли много смекаете в том, что я говорю, но всё равно — слушайте: после пригодится… Да!.. Всякие там дамы доставляли мне только мимолетное наслаждение, и вся моя жизнь — бесконечная скука… Скука — это пустота. За тобою — пустота, перед тобою — пустота, кругом — пустота! Это совсем черт знает что!.. И знаете, отчего вышел такой скандальный итог жизни? (Дед воодушевился и привстал на постели.) Оттого что я потерял свой raison d'кtre!
Ему словно трудно было выговорить это слово; он снова упал на подушку и продолжал уже спокойнее:
— Что такое я?
— «Дух отрицанья, дух сомненья!» — восторженно продекламировал Рудин. — Ты, дедушка, — сила!
Старик серьезно взглянул на мальчика, отец как-то печально улыбнулся, а Базаров проворчал: «Дурак!»
— «Дух отрицанья, дух сомненья», — медленно повторил умирающий. — А что же я отрицал? Я всё отрицал, то есть, говоря другими словами, ничего не отрицал, а так, интересничал, баловался… И не признавал, впрочем, ничего. Это было просто полнейшее равнодушие ко всему на свете… (Дед зевнул.) О, если б я мог отрицать, то есть со смыслом отрицать! Если б я знал, что отрицать!.. Ты, сын мой, — Печорин повернул к нему голову, — ты находишься в более счастливых условиях. В тебе больше мускулов, крови; ты не можешь летать, как я в дни юности; ты, по необходимости, прикован к человеческому обществу, предмет твоих отрицаний и сомнений определеннее… Но ты пошел по ложной дороге, и я хочу тебя предостеречь: затем и признание это затеял… Посмотри на своих пострелят: это живой укор твоей легкомысленности… Передай им, по крайней ме-ре… Уй-ди в пусты-ню…
