Величие и проклятие Петербурга | страница 61



Конечно же, свои идеи заложены и в планировке, в архитектуре каждого русского города. Хотя бы и Моск­вы с ее «собирающей» Россию своей концентрически-радиальной планировкой. С трактами, переходящими в улицы; с улицами, каждая из которых кончается хра­мом, а ведет к средоточию власти...

И все же в таких, постепенно растущих городах за­ложенные идеи проявляются словно бы сами собой, без специально сделанных усилий. То ли дело города, изначально построенные как воплощения идей.

Константинополь строился как центр христианской империи, не отягощенной памятью о язычестве. В этом качестве град Константинов вознес к небу крест Свя­той Софии; как центр бюрократической империи, с обожествляемым монархом во главе вырос вокруг не­правдоподобно большого, сказочно красивого и пом­пезного Палатия. Палатий и Софию соединяла самая широкая улица города.

Вашингтон изначально строился на границе Севера и Юга, как столица двух разных частей единой страны. Само место, где построили Вашингтон, — уже идея. Столица демократических Соединенных Штатов, своего рода продолжатель античной демократии, задумывалась как воплощение античности. Не очень грамотные американцы порой довольно дико понимали эту антич­ность, но неукоснительно воплощали свои представле­ния в планировке и архитектурном ансамбле города.

Санкт-Петербург — еще в большей степени город-идея, чем Константинополь и Вашингтон. Он создан, изначально воплощая как минимум три важнейшие для России идеи.

Идея Империи

Самая очевидная из них — идея Империи. Петр I строил новую столицу, чтобы воплотить свои представ­ления об империи. Москва не годилась, «устарела», с ней «необходимо» было порвать.

И Дворец Меншикова на Васильевском острове, и все сооружения Петродворца и Ораниенбаума возво­дились именно под эту идею — идею Империи. Их глав­ная цель — воплощать величие и мощь, богатство и просвещенность этой империи.

В 1760-е годы началось строительство другого го­рода... Но и этот новый Петербург изначально возво­дился как столица огромной империи. Громадность го­рода — это ведь тоже символ и это тоже идея.

И маленькая страна могла бы восемьдесят лет стро­ить себе столицу по единому плану. Но не такую столи­цу, как Петербург... Сама громадность замысла явно принадлежит стране огромной и богатой, способной не жалеть ресурсов. Вот с 1991 года многие смогли уви­деть знаменитые европейские города и дворцы. Реакция разная, но все удивляются: какое все это маленькое, бедное... Санкт-Петербург приучил представлять и Вест­минстерский дворец, и Лувр, и Сан-Суси по масштабам Петербурга. Тем паче у оторванной от мира советской «интеллигенции» жила вера в свою провинциальность, в европейское первородство. Европа разочаровала. Раз­ве что Большой дворец в Версале как-то сравним с Пе­тербургом по размерам и великолепию. Но и он не больше Екатерининского дворца в Царском Селе.