До краев налив себе вина в бокал, она стала потягивать его с большим удовольствием, чем обычно. Прикончив первый, налила еще. Прежде ей было непонятно, почему иные восприимчивые души пытаются утопить свои горести в вине, но теперь наконец-то стала понимать привлекательность этого. К концу второго бокала боль под ложечкой перешла в довольно сносную пульсацию физического желания. Может, третий бокал полностью снимет боль.
— Тебе помочь?
При звуках голоса Адама она резко повернулась, едва не потеряв равновесия. Его руки тут же подхватили ее, удержали от падения.
— Линн, ты не ушиблась? — спросил он. — Присядь на минутку, чтобы я мог посмотреть, все ли в порядке. Все-таки ты сильно подвернула ногу, когда мы шли сюда, и теперь это может сказаться.
— Нет, я уверена, что все в порядке. Лодыжка не распухла. Если бы я ее растянула, сейчас боль была бы сильнее, — отнекивалась Линн, боясь, что прикосновения Адама сметут последнюю преграду, сдерживающую ее чувства.
— Я все же проверю. Ничего страшного, это всего лишь несколько секунд. — Когда Адам заставил ее сесть на стул, она перестала сопротивляться. Его пальцы осторожно пробежались по мышцам голени, проверили стопу.
— Тебе больно? — спросил он.
Настоящая агония, хотелось ей ответить. Изощренная пытка. Линн слегка поерзала и уселась, подложив руки под себя. Теперь уж ей не грозит опасность погладить его по густым светлым волосам.
— Нет, совсем не больно, — ответила она. — Беспокоиться совершенно не о чем.
— А мне кажется, что лодыжка немного распухла. — Его руки пошевелили ступню, водя ее круговыми движениями. Линн закрыла глаза. — Это точно, что у тебя ничего не болит?
Она открыла глаза, но не могла вымолвить ни слова. Адам протянул руку и прикоснулся к ее щеке, и, прежде чем она смогла понять, что делает, повернула голову и поцеловала теплую кожу его ладони.
— Линн… — повторил он, но на этот раз его голос звучал более жестко.
Она не могла ему ответить. Если она скажет хотя бы слово или даже просто посмотрит на него, он тут же поймет все ее чувства, а Линн слишком робкая или, быть может, слишком гордая, чтобы показать ему всю их глубину. Она знала, что Адам любит ее как друг и не захочет видеть ее боль. И если он поймет, как отчаянно она его хочет, то может согласиться и лечь с ней в постель просто ради того, чтобы не обидеть ее. И эта любовь из жалости хуже всего на свете, даже хуже опасности вообще не познать физической близости с Адамом.
