«Ну, папа, придется тебе меня выручать,— сказал он,— так дальше нельзя». Отец удивился, услышав из уст этого еще очень ребячливого мальчика такое взрослое выражение.
Вскоре Осмунда отослали из школы домой — у него стала болеть голова. Отец почуял неладное, но тогда мы еще не догадывались, насколько все это серьезно. У Осмунда поднялась температура, он слег да так и не встал больше.
Старый друг нашей семьи, доктор Йенсен, навещал его каждый день, возился с ним, осматривал, задавал одни и те же вопросы. Прежде добрый доктор Йенсен всегда приносил нам успокоение и утешение, но сейчас он прятал глаза. Мы с отцом по очереди сидели у постели Осмунда, он рассказывал нам о своих мечтах, удивительно зрелых при всей их наивности. Он говорил, что, когда вырастет, станет садовником. Цветы такие красивые, и интересно смотреть, как они вырастают из земли. А вообще-то он бы стал священником — в религии столько красивого.
Бывали часы, когда мальчик казался совсем здоровым и веселым, и тогда мне едва верилось, что с ним что-то неладно, но тут снова начиналась боль, и он просил, чтобы мы не шумели, очень уж голова болит от наших разговоров. К рождеству ему стало хуже. Доктор Йенсен пригласил специалиста, и вдвоем они обнаружили бациллу. У Осмунда был туберкулезный менингит, надежды не оставалось.
Он лежал худенький и бледный, ни на что не жаловался и словно бы понимал, что отец не может видеть, как он страдает. Временами он говорил: «Ты лучше выйди, папа, мне, должно быть, опять станет плохо». А когда отец входил к нему после приступа и спрашивал, очень ли ему было больно, Осмунд отвечал ему с ясной улыбкой: «Да ну, есть о чем говорить. Это ведь недолго было, а теперь мне опять хорошо».
Через несколько лет, в 1915 году, отец вспомнил и записал это в дневник.
На рождество Осмунд был удивительно бодр. В его комнате стояла елка, и он радовался всем подаркам, которые ему положили в кроватку. Но еще больше он был рад подаркам, которые сам сделал нам всем. Перед рождеством он каждый день выспрашивал меня, о чем, по-моему, мечтают братья и сестра, и отдал мне всю свою копилку, чтобы я купила им подарки. Он и мне сделал подарок — тут ему помог отец.
Мольтке My был тогда тоже болен, и в новогодний вечер отец писал ему:
«Впервые ставлю непривычную дату нового года в письме, которое пишу для того, чтобы пожелать тебе хорошего и светлого нового года и поблагодарить от всей души за твою доброту и за все, что было в старом году.
