– Понимаю, – смиренно отвечала мама, но в глазах ее плясали огоньки. – Я очень все хорошо понимаю, однако все-таки советую тебе сначала закончить институт. Или хотя бы первые два курса.
– Тьфу, черт. Все об одном.
– …он выступал тогда перед большой аудиторией. Я сидела во втором ряду в красной косынке. И вдруг мой кавалер мне говорит: «Люба, я вот что тебе хочу сказать». Мы тогда все были на «ты»…
Но мама с дочкой так и не узнали, что хотел сказать бабушке на «ты» неизвестный кавалер. Потому что тут случилась до крайности глупая история: раздался звон, и в стекло веранды влетел красный кирпич, половинка.
Стекло треснуло, стекло рассыпалось, вывалилось и зазвенело. Дорогое цветное стекло, приятные глазу стекляшки: синенькие, красненькие, желтенькие.
Баба Люба и Светлана Степановна кинулись, как коршунихи, и увидели на улице около деревьев некоего мужика, который стоял испуганно, нос имел длинный и кривой, а черную кепку-пятиклинку снял и держал на отлете.
Баба Люба и Светлана Степановна стали мужика ужасно ругать.
Тот же их слушал, слушал, а потом и сам открыл рот.
– Здравствуйте, гражданочки! Извиняйте, ошибка вышла. Наделал я тут у вас делов. Извиняйте! Если трэба – заплачу, а не трэба, то по совести вставлю новое сам самолично. Поскольку руки имею золотые, как говорит моя жинка. И алмаз есть. Вставлю сам, но не с ходу. С ходу нельзя, поскольку красивого стекла сейчас с ходу не достанешь. Эт-то нужно время. Сам. Цветное стекло изобрел Ломоносов. Сам. Вставлю.
Золоторукий перевел дух.
– Пьян, мерзавец! – сказала баба Люба.
– Зачем пьян, – обиделся мастер. – Могу показать документы. Пятый разряд. Слесарь.
Женщины ругались.
– А зовут меня Ганя Пес, – раскланялся мужик. – То есть, конечно, не Ганя Пес. Фамилия – Петров, зовут – Гена. Но я в пацанах не выговаривал, и когда спрашивали, то получалось Ганя Пес. Так и пристало.
– Вы почему бросили камень? – спросила Светлана Степановна, трясясь от негодования.
– Тама – белочка, – Ганя махнул рукой. – Тама белочка скакала на сосне, а я ее хотел по калгану. Вот и наделал делов. Промазал я. Извиняйте.
– По какому еще такому «калгану»?
– Ну, по башке значит, – объяснил Ганя и огорчился. – В нее разве попадешь? Юркая, стерва.
– Шибенник ты. Золоторотец, – сказала бабушка, старенькая, сухонькая старушка в ситцевом платье и коричневых чулках.
– Нахал, – сказала Светлана Степановна.
«Дима будет журналист-международник, – думала Леночка, – Выйти за него замуж? Но тот-то, тот! Он потаскан, отвратителен. Он лыс ведь, лыс. Если бы это случилось хотя бы в Москве, допустим. А потом, кто он – ничтожество, бездарь. Он ведь смеялся надо мной. Он и над рассказом смеялся».
