– И возьмут?
– Может, и возьмут. У меня уже штуки четыре таких опубликовано. Тут же и критика, и намек, да и вообще… интересно.
– К черту ты его пошли, к черту, а не в газету, – вдруг взвился Николай Николаевич.
Я обомлел. А он вдруг снова изменился. Широкая улыбка осветила его испитое лицо. Золотой зуб засиял невыносимо.
– Я вот тебе щас расскажу! Если сумеешь написать – станешь великий писатель планеты. Значит, так. У одного выдалась крайне неудачная неделька. В конторе много мантулил, потом гости приехали, с деревни, и всю дорогу керосинили. На лестнице подрались, а как-то к утру уже застучала в дверь по ошибке какая-то чужая, шибко беременная чмара. Она разыскивала своего неверного возлюбленного. Кричала нахально, громко – все не верила, что ее кобеля тут нету. На скандал опять соседи рылы высунули. Дескать, все это им надоело, будут писать в ЖЭК заявление. Ну, мужик и струсил. А вдобавок ему утром приносят какую-то повестку, чтобы пришел и все свое имел с собой. Мужик повздыхал, повздыхал, а потом взял да и повесился. Все. Конец.
Я обозлился:
– Ну, вот ты скажи, Николай Николаевич! Ведь ты же умный человек. Вот, допустим, написал я такой рассказ – кто напечатает такой бред?
– А это уже не мое дело, – надменно отозвался Николай Николаевич.
– И потом – чего это ему вешаться? Вообще никому не надо вешаться. Есть масса других выходов.
Но Николай Николаевич молчал. Я тоже замолчал Мы погрузились в глубокое молчание. Мы сидели на осенней скамейке близ Речного вокзала и молчали. Желтые листья плавно кружились. В сопках стлался туман. Но белый теплоход уже не гудел, потому что он уже ушел.
– А что, может, выпьем, Николай Николаевич? – сказал я.
– Это – другой разговор, – ответил Фетисов.
МИССИЯ ОБЩЕНИЯ
Дело было ночью. Герберт Иванович Ревебцев ухватился за железобетонный троллейбусный столб.
И внезапно услышал такие странные звуки: «Ди-ли-ди-ли-дон. Трах. Пух. Бах».
А вместо сцен и пейзажа ночной жизни видит – летит повдоль троллейбусных проводов громадное белое яйцо, падает оземь, и из него выходит некто в белых синтетических одеждах.
И простирая руки горе, направляется к Герберту Ивановичу и говорит по-английски, по-немецки.
А Герберт Иванович молчит.
– Здравствуй, брат, – объявил тогда прибывший. – Обними меня. Я явился с других планет и миров.
– Гыум, кхе, – ответил Герберт Иванович, не отпуская столба.
А инопланетный тут радостно вздохнул, видя налаживающиеся контакты. Вздохнул и опустил руки.
