24 и 25 сентября генерал Лангнер требует разъяснении, требует отпустить всех на свободу, требует разговора с самим Тимошенко. И действительно, Тимошенко подходит к телефону:
– Конечно, я знаю обо всем. Условия соглашения будут выполнены, гм… без сомнения… Но возникают некоторые обстоятельства… Ведь я тоже завишу от Москвы… Я постараюсь отправить вас, господин генерал, лично и непосредственно в Москву, хорошо?
– Очень прошу вас это сделать.
– Прекрасно.
Проходит следующий день и еще следующий. Третий ползет, как клоп по мокрой стене тюремного барака. Но вот – 28 сентября генерал Лангнер в сопровождении генерала Раковского и майора Явича садятся в самолет. Пропеллеры работают. Трава клонится от ветра и морщатся лужи дождевой воды.
Полет был длинным и утомительным. Бросало, тучи, плохая видимость. Наконец Москва. Та самая, которая… Эх, лучше не думать. Но путь польских офицеров не ведет в Москву. С аэродрома их везут в подмосковное Кунцево. Здесь отдельный дом, окруженный крепким забором. Своего рода «дача», а кругом охрана в форме НКВД, с наганами в кобурах.
Опять тянутся дни. Опять осенний дождь барабанит по стеклам, хотя настоящая осень только начинается. А там, на родине, тысячи военнопленных ждут решения своей судьбы. Но ждут ли еще? Что с ними? Не похожи ли эти переговоры на насмешку, ибо зачем такая задержка? Проходит один, другой, третий день тщетного ожидания. Наконец, на четвертый день подъезжает элегантный лимузин.
– Куда мы должны ехать?
– Генерал Шапошников просит к нему.
Генерал Шапошников, тот самый известный генерал, прославившийся в финскую войну, в будущем начальник генерального штаба, улыбается из-за письменного, стола, встает, обходит его, вежливо здоровается и спрашивает:
– Курите? Пожалуйста. – Он предлагает папиросы лучшего сорта, такого, какой доступен сотой части процента советских граждан. – Я как раз услышал, – говорит он, гладя тыльной стороной ладони выбритые щеки, – услышал, что вы прилетели. Чем могу быть полезен? – садясь поудобнее, он пускает дым и опирается локтем о ручку кресла. Вот так, нормально, невозмутимо. Светлый день льется в окно. Белые облачка плывут по синему небу.
Польские офицеры устали. Они подавлены. Их мундиры измяты. Их родина растоптана… Он, он «услышал»…
– Я хотел бы напомнить вам, господин генерал, об условиях капитуляции, – говорит генерал Лангнер, – которые мы подписали с представителями генерала Тимошенко. Мы требуем их выполнения.
