Зато у Коляна есть иное: самолюбие, скептицизм и подчеркнутая независимость. Он, Колян, такой: если что не по нему — может прямо сейчас встать и уйти, обматерив того же Ваську напоследок. И тот останется с карманами, полными «капусты», и в то же время униженный нищим Коляном. Не случайно его, Коляна, Похеристом прозвали.
И за что Рядчик терпит его? За старую дружбу? Так ведь она, эта дружба, должна постоянно чем-то подпитываться. Материально или хотя бы морально. А так — это уже не дружба, а розовый ностальгический сиропчик. Сопли и слюни… Может, просто интуитивно чувствует Васька, что ему не мешает иметь рядом с собой такого вот скептика и циника, который хоть иногда одергивал бы его? Хотя не исключено, даже более вероятно иное: попросту приятно всегда иметь при себе такого вот умного парня, старого приятеля, который прозябает в нищете и перед которым можно свысока повыдрёпываться.
— Ну ладно, хватит вам, забияки! — вмешался третий участник встречи. — Распетушились, в самом деле, как гладиаторы в Колизее…
Хотя это сказано было совсем негромко, они дружно замолчали. Васька из робости и подобострастия. Колян из чувства искреннего уважения. Потому что третьим с ними сидел, поблескивая эмалью трехцветного флажка на лацкане безукоризненно сшитого пиджака, ни кто иной, как сам Антон Валерьевич.
Антон Валерьевич аккуратно отпил кофе, поставил чашечку. Промокнул губы салфеткой. Небрежно бросил ее на стол. И только тогда перевел глаза на Рядчика.
— Ты, в конце концов, можешь рассказать, что же тут у вас сегодня произошло? А то эмоций много, а бит информации — ноль…
— Да-да, конечно, — всполошился Васька.
Колян ничего не сказал, просто откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. В дальнейшем он в основном слушал, лишь изредка вставляя несколько слов, когда считал, что приятель не совсем точно излагает факты. Хотя об одном фрагменте своего участия в этом деле так и не рассказал — ни старинному другу Ваське, ни искренне уважаемому Антону Валерьевичу.
…Все началось, как уже говорилось, только нынче утром.
Телефон прогудел мягко и вкрадчиво. После третьего зуммера сигналы прекратились. А потом загудели вновь. Значит, звонок не был случайным — с Васькой жаждал пообщаться кто-то из своих.
Рядчик заглянул в окошко определителя номера. Там мигал рядок прочерков — номер не определился. Ну что ж… Бизнесмен снял трубку.
— Да, — коротко бросил он в микрофон.
— Василий Алексеевич?
— Он самый.
