Когда на комиссии по распределению Сереже Ломову вручили направление в Грибковскую среднюю школу, он взял бумажку в руки и, ничего не произнеся, поднялся со стула. Представитель Министерства просвещения, одутловатая женщина с усами в углах рта, раздраженно спросила:
— Вы не удовлетворены своим назначением?
Сережа удивленно посмотрел на нее.
— Конечно, у вас где-нибудь есть дядя, тетя, невеста, мама? И вероятно, вы хотели бы поехать к ним?
— К сожалению, у меня нет родственников, — ответил он.
Усатая женщина торжествующе посмотрела на студентку, которая стояла у окна и сморкалась в носовой платок.
— Берите пример, Антонина Докукина, с товарища Ломова. Он едет туда, куда его посылает родина.
Сереже стало неловко оттого, что она так сказала. Он всегда испытывал чувство стыда и неловкости, от которого становилось жарко спине, когда при нем говорили попусту высокие слова. Он хотел было объяснить, что у Тоси живет в районе старуха мать и, вероятно, имеет смысл направить Докукину в этот район, где тоже есть средняя школа, но к столу комиссии уже подошел следующий студент, и Сережа вышел из комнаты.
Собрался в дорогу он быстро. Был вечер прощания, произносили речи в актовом зале, потом топили в Мойке старые, отслужившие срок конспекты; белой ночью долго были видны на воде распластанные тетради, они уплыли под мост, появились дальше, и над ними с противным криком покружилась чайка.
Напился в общежитии Митька Синицын с филфака; размахивая длинными руками, он лез ко всем целоваться, потом вырвался на улицу и побежал к Медному всаднику. Всходило солнце над Васильевским островом. Город был чистый, пустой. Стали вдруг видны дома снизу доверху. Как всегда в хорошее рассветное утро, казалось нелепым, что люди в такой час спят.
На этой, бывшей Сенатской, площади и потом у Зимнего Сережа с необыкновенной ясностью понял, что он еще ничего в жизни не совершил. Здесь стояло каре декабристов, Каховский выстрелил в Милорадовича, картечь Николая… Все, что Сережа учил и знал об этом, сейчас расставлялось на пустых площадях…
Страстное нетерпение охватило его этой ночью. И нежность к городу, к друзьям, к незнакомым людям, спящим в своих постелях и не ведающим, что он, Сергей Ломов, получил сегодня диплом учителя, нежность к зданию пединститута, которое столько раз бывало постылым, и какая-то оглушительная праздничная неизвестность впереди, где он сам себе хозяин.
Перед отъездом он купил карту. Грибкова на ней не оказалось. Являться следовало в Курское облоно.
