Часть стены отошла. Открылся проход, такой узкий, что им пришлось входить по одному. Вытянув руку в сторону, Барч почувствовал, что она упирается во что-то твердое. Они очутились не прямо под куполом, как он думал, а в коридоре.
— Обработка уже началась, — сказал Свенсен, указывая на пол, усеянный пупырышками с крохотными отверстиями. — На ногах ведь приносится больше всего бактерий.
— А им запрещен и вход?!
— Разумеется. Нелегальный — я имею в виду. И ваш танталус не смог бы проникнуть к нам, даже если бы захотел. Понимаете теперь, почему я так твердо заявляю, что его у нас нет.
— Однако не для того же, чтобы я в этом убедился, вы пригласили меня сюда?
Свенсен промолчал.
Коридор упирался в глухую стену большого корпуса. Минута ожидания — и пупырчатый пол стал медленно опускаться. Когда он остановился, отверстие наверху закрылось глухой шторой. Теперь им предстояло удивительное путешествие.
Свенсен и Барч разделись догола, а одежду сложили в какие-то герметические сундуки. Потом они стали переходить из одного помещения в другое через тамбуры с двойными дверями. Их обрызгивали и обдували, мыли и терли струями растворов разного состава и температуры… Это походило на путешествие сквозь фонтан. Барч, зажмурив глаза, шел за Свенсеном, держась за протянутую руку. После обмываний начался цикл облучений, и они как бы превратились в привидения: шли то в оранжевом, то в голубом, то в зеленом свете, который излучали просвечивающие стены, то в полной темноте.
В одном месте контрольные приборы, следившие за всеми процедурами, выразили какое-то сомнение, и им пришлось повторить заново одну из только что проделанных серий обработки.
Наконец было получено разрешение надеть новенькие комбинезоны. Легкие костюмы висели в герметических шкафчиках с цифрами размеров и роста на дверцах. Глухие, словно для полета на планеты, мелочно-белые комбинезоны оставляли открытыми лишь лицо и руки. Еще один контрольный осмотр — и вот двор тюрьмы.
Свенсен указал на длинный корпус. — Тут гриппы. Все, сколько их ни есть. Сто с чем-то. А этот корпус чумной. Тоже, как видите, не маленький.
— Чистый анахронизм, — поспешил добавить он, заметив, что Барч поежился при слове «чумной». — Один из парадоксов медицины заключается в том, что чума за то время, пока она находится здесь, под замком, так изучена и против нее найдены такие сильные и быстродействующие средства, что вырвись она даже сейчас на свободу, это причинило бы только некоторые лишние хлопоты — и все. Если бы человечество располагало этими средствами прежде, чума считалась бы невинной болезнью, гораздо более безобидной, чем грипп. Я имею в виду обыкновенную чуму, конечно.
