— Я стараюсь не читать современную литературу. Не люблю я её. Мы, — Мамадаков поклонился маршалу-попечителю, — стоим на страже прекрасного! На страже великой русской литературы! Обещаю вам торжественно, что не пропустим ни одного прощельгу, ни одного нахала. Мимо нас мышь не проскочит! — Зал взорвался аплодисментами. Странно всё-таки, что, говоря об охране прекрасного, некоторые представляют себе это самое прекрасное в виде золотой чушки, которую можно запереть в сейф и охранять. Всё равно, что пытаться охранять солнечный зайчик или блик на воде. Выждав, тюка аплодисменты утихнут, Мамадаков продолжил:
— Нынешняя литература измельчала, уходит эпоха бронтозавров, к которой мы принадлежим… — Высказавшись про бронтозавров, он снова поклонился маршалу-попечителю, подчеркнув тем самым, что и его он благосклоггно причисляет к вымирающим бронтозаврам. Зал отозвался одобрением. Видимо, многие гости тоже считали себя ископаемыми животными. — На смену гигантам приходит мелюзга, ёжики всякие, тушканчики… — Зал снова одобрил.
Димкино воображение, подстёгнутое животными сравнениями Мамадакова, нарисовало слизняков, которых Димка видел на даче под камнем. Слизняки и жужелицы живуг под тяжёлыми камнями, в темноте, тишине и покое. Жиреют, набираются важности, решают какие-то свои слизняковские и жужелицынские вопросы и, что самое смешное, полагают, что так будет вечно.
Они становятся самодовольны, горды, сочиняют собственные летописи, сотворяют собственных богов. Их бока лоснятся, разбухают. Их панцири отливают, как борта венецианских гондол, как крышки консерваторских роялей. Однажды какой-нибудь дачник, подгоняемый супругой, которой хочется на этом месте беседку, переворачивает камень, и все ценности слизняков, вся их философия, памятные юбилеи и награды летят в тартарары. Набегают куры и расклёвывают несчастных, что и следа не остаётся.
— Виталий Маркович шутит, — царственно вмешался маршал-попечитель, прервав таким образом рассуждения критика, грозящие перейти все разумные рамки.
«Только бы получить этот Гран-при, только бы получить…»
— Приглашаем на сцену…
«Пушкер! Пушкер! Пушкер!» Димка сжал в кармане брелок-медвежонка.
— Михаил Пушкер!.. — провозгласил маршал. «Боже, это ведь я! Гран-при! О, боже!!!» — Димка, вконец ослеплённый, встал с места и направился к сцене.
— …и Марат Губайдуллин! — подхватил Мамадаков.
«Что?.. Зачем Губайдуллин?!. Какой, на х#й, Губайдуллин?!.»
Димка почувствовал себя в центре какого-то розыгрыша. Ему подарили путёвку в Таиланд, а когда Димка уже приехал в аэропорт, таможенник подленько рассмеялся и сообщил, что его снимает скрытая камера. Не так Димка представлял свой триумф. На сцену они с Маратом поднялись с разных сторон.
