Снова наступила тягостная тишина. Белые пальцы черкали в блокнотике, поэт Саша ёрзал, сказочник шмыгал носом. Димка вспомнил, что в детстве мама гладила его по спине, когда он плакал или переживал из-за чего-нибудь. Маме на йоге объяснили, что на спине у каждого человека расположены успокоительные точки. Димке очень захотелось погладить по спине и сказочника, и того, кто черкал теперь в блокноте. Чтобы они не нервничали. Они же оба нормальные ребята, чего им ссориться, всё будет хорошо… Но Димка даже подумать особо на эту тему не успел, потому что икнул. Органы пищеварения решили подставить своего хозяина по полной. Однако этот непроизвольный и непредвиденный ик сработал на пользу. Все переглянулись, не поверив своим ушам. Переглянулись и увидели друг у друга в глазах одно и то же. Пушкер икнул! И захохотали. И распорядитель, и маршал-попечитель, и Яша-Илья, и Лиса, и Марат, и драматург-революционер, и сказочник, и даже тонкий рот растянулся в неподдельной улыбке. Все покатывались на разные лады. Яша-Илья всхлипывал и охал, Наташка басила, поэт Саша подвывал, драматург-революционер смеялся тонким отрывистым смешком.
— А что у вас с глазом? — спросил у Димки тонкий рот, сажевый глаз подмигнул остальным. Все снова заржали.
— А что у м-еня? — На последнем слове Димка опять икнул. Тут вдобавок снова пробурчало в животе. Протяжнее и громче прежнего. Димка густо покраснел. Молодые литераторы залились совсем уж без удержу.
— Вы вообще все какие-то пораненные. У вас глаз подбит, у вас рука, у вас голова, у вас, — сажевые глаза вгляделись в Лису, — тоже синяк. Можно подумать, что не литературный конкурс, а чемпионат по регби.
Этим словам тоже смеялись. И долго ещё смеялись все вместе, а потом ещё некоторые, самые смешливые, по отдельности дохохатывали. Так бывает после дождя, когда с неба уже лить перестало, а с деревьев ещё капает. Наконец, когда литераторы устали смеяться, драматург-революционер, уже некоторое время постукивающий ботинком о перекладину стола и набирающий то и дело воздуха в рот, решился на вопрос. Долго не решался. Нельзя же просто так задавать вопросы, когда ты революционер. Надо марку держать; выглядеть достойно, но не хамовато, быть прямым, но гибким. Революционер начал спрашивать, вспомнил, что забыл включить диктофон. Включил. Извинился зачем-то и задал вопрос целиком. Тонкий рот переспросил, задавая вопрос, революционер стучал ботинком по перекладине громче прежнего, а громкость голоса убавил. Революционер повторил, но уже совсем разнервничавшись. Слова перепугались, картавость усилилась, и нельзя было совсем ничего понять.
