Тут чья-то рука тронула его за локоть, и он увидел м-м Тресали.
– Выйдем на балкон, – сказала она вполголоса. – Нам там не помешают.
Она увела де Коломбеля в самый дальний угол балкона и опустилась в кресло. Он последовал ее примеру.
– Я слыхала, месье де Коломбель, что вы знакомы с Си-Измаилом бен-Алуи, что вы гостили у него недавно?
– Только что приехал.
– О нем-то я и хотела поговорить с вами. Мы с мужем собираемся на экскурсию в те края, и было бы очень мило, если бы вы дали нам рекомендательное письмо к нему.
– С удовольствием. Но муж ваш так известен и настолько близок со многими видными арабами, что в письме нет надобности.
– Все же лучше иметь письмо от его личного друга. Мне очень любопытно посмотреть на Си-Измаила. Расскажите, как он живет. Какой резкий переход – из Парижа в пустынную деревушку, на роль местного святого! В резиденции говорили на днях, что он наш главнейший оплот на юге – в смысле политическом, что он и сердцем и душой предан Франции. Каково ваше мнение?
– Мы с ним политики не касаемся.
– Ведь отец его поднял восстание семьдесят первого года.
– Слыхал об этом.
– Но отец… – Она колебалась. – Месье де Коломбель… – вдруг заговорила она другим тоном. – Признаюсь вам, что наш визит к нему имеет основания политического характера. И я хотела бы заручиться вашей помощью.
– Сожалею, что ничего сделать не могу. Как я уже сказал, мы никогда не касались политики.
– Но он ведь фанатичный магометанин?
– Магометанин, разумеется, но он слишком широких взглядов человек, чтобы быть фанатиком.
Он знал, что она мысленно честит его отъявленным дураком.
Но ничего больше не прибавил. На этом разговор и прекратился.
Час спустя он вернулся к себе в отель, достал из чемодана небольшой сверток, который положил туда днем, не переодеваясь спустился по лестнице и, минуя кланявшегося заспанного швейцара-араба, вышел на площадь. Ночь была не темная, хотя молодой месяц давал мало света. Знакомая улица Казбы была пустынна, но он шел осторожно, чтобы не поскользнуться на нечистотах, и прошло минут десять, пока он подошел к «гостинице». На его стук дверь открыла итальянка – еще более обыкновенного растрепанная, в кое-как застегнутой кофте и измятой юбке.
– Думала, месье уж не придет, – проворчала она. – Полночь миновала.
– Можете ложиться. Будьте спокойны, я не забуду, что помешал вам спать.
Он быстро, с бьющимся сердцем, взбежал по лестнице. В дверях его встретила Неджма. Вид у нее был встревоженный.
