Одним из славных событий елизаветинского века стал брачный союз чувственности с красотой. Поэты и драматурги усвоили возвышенные концепции рыцарства и куртуазной любви, позаимствовали греческие и римские любовные теории и создали портрет секса, одновременно физического и духовного.
Эту идею несет Шекспир, все прочие писатели того времени, а также лучшие мужчины и женщины «Золотого века» Англии. Пожалуй, восхищение женщиной как смертной Венерой наиболее лаконично выражено в «Поэтической рапсодии» неизвестного автора, опубликованной в 1602 г.:
Моя любовь всегда с умом одета,
Наряд к лицу зимой, весной и летом.
В одеждах красоты ни капли не лишится,
Но, сбросив их, в богиню превратится.
Никакие волнения и перемены XVII в. не смогли до конца победить новый взгляд на любовь. В ту эпоху родилась – и с тех пор никогда полностью не умирала – современная мысль о том, что сексуальные побуждения толкают мужчину и женщину на достижение недостижимого, на чудесное совершение невозможного.
Пришел новый век с новыми идеалами, но спросим, повторяя Литтона Стрейчи24: «Как дать ясное представление об их утонченности и наивности, деликатности и жестокости, добродетели и похотливости?»
Дальше он говорит:
«…безусловно, по земле никогда не ступала столь барочная личность, как величайшее явление елизаветинской эпохи – сама Елизавета… Под ее непроницаемыми одеждами – огромным кринолином, накрахмаленными оборками, широченными рукавами, жемчугами, шлейфами, золотым кружевом – исчезали женские формы, вместо которых мужчины видели имидж – величественный, поразительный, самостоятельно созданный имидж царственности, неким чудом оживший».
Елизавета спасла своей женственностью и себя и Англию. Литтон Стрейчи продолжает:
«У окружавших ее в старости молодых людей она училась и прочно усваивала выражения романтической страсти. Государственные дела совершались под фанданго вздохов, экстаза, торжественных заявлений. Успехи принесли ей колоссальный престиж, который возрастал еще больше в трансцендентальной атмосфере личного обожествления. Приближаясь, мужчины ощущали сверхчеловеческий эффект ее присутствия. Никакое почтение не казалось чрезмерным перед подобной божественностью».
