Впрочем, звонок был довольно робкий. Явно не бандитский. И Орешкин решил открыть. Предварительно, конечно, поглядев в дверной «глазок».
У дверей, на лестничной площадке, стояла Антонина Карповна Дорожкина — старушка из соседней квартиры. Она была старше Ромки лет на двести, едва передвигала ноги и вечно теряла свои очки. Поэтому, когда ей приходили письма, она ковыляла к Орешкиным и просила почитать.
Судя по всему, так было и на этот раз.
Ромка открыл дверь.
— Здравствуй, милок, — поздоровалась старушка.
— Здрасте, Антонина Карповна.
— А мама дома?
— Нет. Она на дачу уехала.
— Ах ты, господи, — запричитала Дорожкина, — жалко-то как…
— А что вы хотели?
— Да вот письмо от внучка получила. А очки куда-то задевались, будь они неладны.
— Так давайте я почитаю.
— Ой, почитай, милок, почитай…
Они прошли в комнату. Антонина Карповна очень долго усаживалась в кресло, а когда уселась, вдруг вспомнила:
— Батюшки, я же плиту не выключила. — Кряхтя и охая, бабка начала вставать.
— Да я схожу, выключу, — предложил Ромка.
— Нет, нет, милок. Я уж лучше сама…
Кое-как поднявшись с кресла, Дорожкина потащилась к себе. А Орешкин принялся за письмо. Почерк у внука Антонины Карповны оставлял желать лучшего. Прошло минут десять, прежде чем Ромка разобрал первые несколько строк.
«Привет, Красная Шапочка, — писал внук бабушке, — Извини, что долго не чиркал. Мусора на хвост сели и пасли плотно. Я хотел когти рвануть, но меня замели с мечеными бимбарами. Пришили дело на треху. И поплыл я по статье в особняк…»
В прихожей раздались шаркающие шаги. Старуха Дорожкина вошла в комнату и снова начала усаживаться в кресло.
— Ну чего там мой внучек пишет? — усевшись, спросила она.
Ромка откашлялся, не зная, что и сказать.
— Почерк корявый, Антонина Карповна. Не разобрать.
— Ох, и не говори. Корябает как курица лапой.
— А ваш внук где живет? — осторожно поинтересовался Орешкин.
— В Новгороде. Но сейчас он в лагере.
Ромка понимающе кивнул:
— Давно в лагере?
— Да как лето пришло — так сразу в лагерь и поехал.
— И сколько ему еще сидеть? — напрямик спросил Орешкин.
— Чего, милок? — не расслышала старушка.
— Я спрашиваю, сколько дали внуку-то? — повысил голос Ромка.
— Без малого сорок годков, — со вздохом ответила Дорожкина.
Орешкин присвистнул:
— Я думал, столько уже не дают.
— А ему и не дают, — заверила Антонина Карповна. — Он молодо выглядит.
— Кто молодо выглядит? — не понял Ромка.
— Да внучек мой. Игорек.
Бабка явно что-то путала. Или Орешкин не врубался.
