Марата разбудили гитарные аккорды. Открыл глаза, вспомнил про машину. С тягостным чувством сел на кровати, привел себя в порядок и вышел в горницу, где слышались тихие голоса и негромкое пение. В комнате было сумеречно, только на полу плясали отблески пламени, вырывавшиеся из-за неплотно прикрытой печной дверцы. Шилов сидел на табуретке у окна и напевал:
Думы потаенные, губы окаянные
Бестолковая любовь. Головка-да забубенная.
Попрошу я голубя, попрошу я сизого
Пошлю дролечке письмо, и мы начнем все сызнова.
Дамы сидели на диванчике и молча слушали. Увидев Марата, воззрились на него, а Галя спросила:
— Как у тебя с головой, Марат?
Вопрос вызвал у Шилова смех, к нему присоединилась Вероника, но под мрачным взглядом Марата быстро утихла.
— Лучше, но ты я вижу, опять за свое взялась, печь топишь, — сурово сказал Марат.
— У нас другого выхода нет, — пояснила Галя, — иначе мы замерзнем. Мы же остаемся.
— Тогда я сплю вот здесь, — сказал Марат, указывая на диванчик, — второй ночи возле печки я не выдержу, а здесь прохладней.
— А я? — спросила Вероника, — я, где сплю?
— Вдвоем мы здесь не уместимся, — отрезал Марат.
— А любовь? — спросила Вероника.
— Сколько же можно?
— Я не в этом смысле, а в возвышенном, одухотворенном, возмутилась Вероника.
Шилов возвысил голос и пропел:
Все вы губы помните
Все вы думы знаете
До чего же мое сердце.
Этим огорчаете.
— А почему свет не зажигаем? — спросил Марат.
— Света нет, — сказала Галя.
— Почему?
— Шилов провода перебил.
— Как перебил?
— Обыкновенно, из ружья. Хотел нам на ужин ворону подстрелить, и промазал, попал в провод и перебил его.
— Слышишь, ты, вредитель? — обращаясь к Шилову, — спросила Галя, — объясни нам, зачем ты это сделал?
— Понимаешь, Галя, — откладывая гитару в сторону, заговорил Шилов, — дед мой в этих местах партизанил. Во мне, наверное, гены его проснулись.
— Татарская твоя морда, — в сердцах сказала Галя.
— Как это — татарская? — обиделся Шилов.
— Потому что ты — вылитый татарин, — настаивала Галя.
— Я русский, — твердо сказал Шилов.
— А кто твои родители? — ехидно спросила Вероника.
— Папа — еврей, мама — украинка, — честно ответил Шилов.
— А ты — русский?
— А я — русский!
— Это как же получилось?
— А так вот, разве вы не знаете, что если смешать красную и зеленую краски, то получится желтая. Ты и мы, русские люди, кто только не ходил в наших праотцах, и викинги, и монголо-татары, и немцы, а мы все равно русские; иной раз, смотришь, на митинге какой-нибудь мужичонка орет — долой, мол, инородцев, всю Россию продали, с нами не поделились, а сам-то говорит плохо, ну просто двух слов связать не может, даже матерится неграмотно, вглядишься в него — волосы черные, глаза узкие, скулы широкие — вылитый басурманин. Так что, — главное, что у тебя в паспорте написано.
