— Еще теперь что! — подхватила Марья Ефимовна, — еще нынче не то стала Авдотья Петровна — и годы, и горе ее убили, много кротче стала…
Эти рассуждения и другие разговоры успели развеселить и рассеять Лизу. Я смешила ее разными замечаниями насчет Карпа Иваныча и обратила ее внимание на тень его фигуры, рисовавшейся на дороге, ярко освещенной солнцем. Нос Карпа Иваныча и вся его фигура принимали странную форму и необыкновенные размеры.
Десять верст казались мне, не выезжавшей далее церкви, неизмеримым расстоянием. На половине пути мною начала овладевать приятная усталость, сливавшаяся с какою-то светлою, упоительною мечтательностью… Цепь очаровательных призраков опутала меня, дремота сомкнула глаза…
— Душечка, Евгения Александровна! уснули? — разбудил меня голос Марьи Ефимовны, — приехали, мой ангел…
Я открыла глаза. Коляска наша стояла перед крыльцом незнакомого, большого деревянного дома, длинный и мрачный фасад которого напомнил описание аббатств в читанных мною романах.
Мы вышли из экипажа на широкое крыльцо; двое седых лакеев отворили нам дверь в залу, где накрыт был стол на довольно большое количество приборов. У входа в гостиную толпилось несколько мужчин; я была так смущена, что не могла отличить между ними ни одного лица, все они сливались для меня в одну темную движущуюся массу, которая расступилась, чтоб пропустить нас в гостиную, наполненную дамами в таких пестрых, разнообразных нарядах, что у меня зарябило в глазах.
Я первый раз была в таком многочисленном обществе. Машинально шла я за Марьей Ефимовной и Лизой и, следуя их примеру, подошла к хозяйке, сидевшей на диване в огромнейшем чепце с лиловыми лентами и кружевами, в турецкой шали и белом капоте.
Это была крошечная старушка с восковым лицом и двумя длинными зубами напереди. Она поцеловала меня, назвала милушкой и спросила о здоровье тетушки. Я отвечала, что следует, и, совершенно сконфуженная, с пылающими щеками, отошла, чтоб занять первое попавшееся мне на глаза кресло. Оно приходилось с краю к дверям, в которые мы вошли. Смущение мое было неописанно, когда я увидела себя, с одной стороны окруженною мужчинами, с другой попом и дьяконом, сидевшими чинно и молчаливо,
Лиза, поместившаяся недалеко от хозяйки, между дамами, насмешливо улыбалась мне, показывая глазами на моих соседей. Смущение начинало уже во мне уступать место смеху, когда Марья Ефимовна подозвала меня к себе.
— Сядьте здесь, мой ангел, — сказала она вполголоса, — ну что вы там сели — нехорошо!
