— Ишь проклятая! — ворчит на нее знакомый ужо нам гусарик, тот самый, что распространялся об «эскадронной Жучке», толкаясь на берегу Немана вместе с другими солдатиками.
— Ты что огрызаешься? — спрашивает его старый гусар Пилипенко, тот, который плакал над раненой Жучкой.
— Да бон, дядя, ворона в нашу сторону каркает, на нас, значит.
— На свою голову, не на нас.
— А що воно таке там написано? — любопытствует Заступенко. — Якого биса вин там надряпав?
— Какого беса! зх, ты хохол безмозглый! надряпал! — строго замечает гусарик. — Эко слово сказал!
— А що ж? то вин писав, а вин ще ничего добраго не робив.
— То-то не робил! Это знаешь, что написано там?
— Та кажу ж тоби, чортив москаль, що не знаю — я не письменный, — сердится Заступенко.
— А вот что написано: это иже, а вот это — аз?
— Так що ж коли иже та аз? А що воно таке се бисо-ве иже та сей чортив аз?
— Ну, хохол, так хохол и есть! безмозглый — мозги с галушками съел.
— Та ты не лайся, а кажи дило.
— Дело я и говорю: иже — значит император, а аз — Александр. И выходит — императору Александру.
— Те-те-те! от вига дав бисив сын.
В разговор вмешивается донской казак, который предлагает новое толкование буквам, написанным на фронтонах павильона.
— Ты говоришь — иже — император; а я думаю — не инператор, — обращается он к гусарику.
— А что ж, по-твоему?
— А вот что, брат. Кто строил эти палаты-то?
— Он француз, знамо.
— Так как же, по-твоему, себя-то он и обидит? Не та-козский он человек, чтоб обижать себя. А он вот какую шгуку придумал: одна-де каланча пущай будет ваша, к примеру, русская; на ней аз будет стоять — Александра, значит, Павлович; а на другой-де каланче я сам себя напишу… И написал иже… А знаешь, что такое иже? а?
— Иже и есть!
— То-то! не совсем с того хвоста… Слыхал ты об антихристе?
— Ну что ж! слыхал.
— А кто антихрист?
— Он — Апалион, — это всякий знает.
— Ну, так вот и знай: в Священном писании иже и есть антихрист… «иже, — говорит, — придет соблазнять людей и покорити их под нозе ног»… Вот что!
И гусарик, и Заступенко объявили протест против этого толкования и за разрешением своего спора обратились к батюшке, который тоже стоял на берегу и задумчиво глядел на Тильзит, в котором виднелось необыкновенное движение. Гусарик подошел к батюшке под благословенье и спросил:
— Скажите, батюшка, зачем это он написал там иже?
— Какое иже? это не иже, любезный, а французское наш — «Наполеон», значит; а это аз — «Александр».
— Об аз-то, батюшка, я и сам догадался, а вот иже-то меня сбило… Покорнейше благодарим, батюшка.
