— Он что, сбегут? — допытывался я у Топчу.
— Да нет, — отвечал он.
— А что же он тогда здесь делает?
— Да вот, живет, как все.
— А почему здесь? Почему не в Магоге?
— Отстань ты от меня, друг Шепчу, — задушевно отвечал он.
— Но он ведь шаман? Шаман или нет?
— Ну шаман.
— Тогда почему он сбежал?
Но ни одного ответа я от Топчу так и не добился. Тогда я стал допрашивать Языгу. Тот стал бегать от меня. Так и пошло: стоит мне появиться утром на кухне, как все начинают из кухни расходиться. Бывало, даже на работу с собой не брали, лишь бы избавиться от меня.
Был среди сбегутов один, совсем молодой, робкий и незаметный, по имени Тишебай, человек из хосуна Шурши. Я знал только, что его, одного из очень немногих, тоже нарекли во время особой церемонии, как и меня, и сделал это шуршийский Гамбег. Казалось, последствия этого наречения Тишебай пережил гораздо тяжелее, чем я, потому что он почти все время молчал, даже когда его спрашивали, словно воспоминания о той церемонии постоянно стояли перед его глазами.
И вот этого молчаливого человека я тоже стал расспрашивать о шамане.
— Тишебай, — сказал я, — вот ты сбегут. А шаман — он тоже сбегут?
Тишебай перевел на меня свой ничего не выражающий взгляд, но ничего не ответил. Тогда я спросил еще раз:
— Вы — понятно, вы сбегуты. А вот, к примеру, шаман — он-то что здесь делает?
И тут произошло чудо. Тишебай заговорил. Мало того — он ответил на мой вопрос! Он произнес:
— Карту чертит.
И едва заметно улыбнулся.
Карту? Какую карту? Мне стало любопытно — какую карту.
— Какую карту? — спросил я.
— Карту земли Огон, — ответил Тишебай.
Карту земли Огон! А вот интересно, зачем это ему понадобилось — чертить карту земли Огон? Об этом я тоже спросил Тишебая.
Он удивленно посмотрел на меня, словно я не понимал каких-то совсем простых вещей.
— Он вернется в Магог с картой, — сказал он. — И, может, тогда духи заговорят с ним.
Так вот оно что! С шаманом не разговаривают духи. Я прежде слыхал о таком. Был у нас в округе шаман, от которого отвернулись духи. Совсем с ним перестали разговаривать. Он их и так, и сяк, и улещивал, и всякое другое — жертвы разные приносил. А они — ни слова. Не говорят к нему, ни в чем не наставляют, не приказывают пойти и передать людям предупреждение о надвигающейся беде. А ведь он потомственный шаман был, в каком-то поколении. Но разлюбили его высшие силы, и стал он как глухой. Что с ним стало потом — не знаю, но был он, без сомнения, несчастный человек.
