– Эти не возьмут… – говорит он сухо и возвращает мне список.
Нет, не юдофил майор Брагин. Мужик из Архангельской губернии, выбившийся из грязи в князи. Он люто ненавидит евреев, украинцев, латышей, всех тех, кто отличается от привычных ему стандартов. В 1940 году он «освобождал» Прибалтийские республики и был в специальной группе, которая уничтожала национальную интеллигенцию, высылала тысячи людей в непривычные и убийственные условия Сибири и Дальнего Востока… «Эти не возьмут»… – он просто сберегал мне время, чтобы успеть навьючить на меня что-нибудь еще.
А ЖИЗНЬ – ОНА В ПОЛОСОЧКУ
В это лето вдруг демобилизовался Соломон Дрейзнер. Еще в 1951 году после окончания десятилетки его забрали в авиатехническое училище. После окончания получил по две звезды на каждый погон и, как многие еврейские ребята, которые кончали военные училища в то время, был направлен в Забайкальский округ, подальше от тлетворного Запада: хоть и не летчик, а самолет все же под боком. Когда-то царские офицеры, служившие в тамошних гарнизонах, в поисках острых ощущений играли в веселую игру: в револьверный барабан вкладывался лишь один боевой патрон, остальные гнезда оставались пустыми. По очереди подставляли дуло к виску и, покрутив наугад барабан, спускали курок. Иногда раздавался выстрел – кому-то судьба не улыбнулась. Впрочем, ему можно было и позавидовать: монотонная и серая жизнь гарнизонного офицера была хуже смерти.
В советские времена офицеры не играют в эту игру, не устраивают дуэли. Беспробудная пьянка, время от времени безрадостная любовь, бесшабашное озорство в духе бурсы, изо дня в день, из года в год медленное отупение, а иногда и полная деградация – это замкнутый круг, из которого выхода нет. А у таких, как Соломон, шансы на перевод с Дальнего Востока практически равны нулю. Когда Хрущев по соглашению с американцами сократил армию на миллион двести тысяч человек, Соломон сделал отчаянную попытку демобилизоваться, хотя как молодой специалист демобилизации не подлежал. Балансируя на грани военного трибунала за постоянные дебоши и драки, он в конце концов был отправлен самолетом «на ковер» к командующему Забайкальским военным округом, а затем демобилизован.
В Ленинграде перед ним встал вопрос, как поступить в институт, и вопрос казался неразрешимым. Формально у него был аттестат зрелости, но он не стоил даже той бумаги, на которой был отпечатан. Его отец погиб под Ленинградом в первые дни войны. Чтобы помочь матери и трем сестрам, Соломон, единственный мужчина в семье, с пятнадцати лет пошел работать учился в заочной школе в шестом классе, потом в девятом, в десятый почти не ходил – было не до этого. Бумажку об окончании получил только потому, что школа была заинтересована в этом не меньше, чем он. Знания не волновали никого.
