Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой | страница 26



Положение евреев понемногу менялось к лучшему, я не говорю, к хорошему, только к лучшему по сравнению с худшим.

Те, кого не успели вычистить с работы во времена «лесоповала», вздохнули с облегчением. Зато устроиться на работу заново было почти невозможно. Курносые начальники отделов кадров с хорошей военной выправкой, которые по старой памяти говорили «введите» вместо «войдите», поднаторели в искусстве отказов; невозможно было прорваться сквозь их густой частокол. Женщинам говорили, что нужен решительный мужчина; мужчинам – что нужна усидчивая женщина; молодым говорили, что нужен опыт; немолодым – что нужен молодой, чтобы выучить его сначала. Если ты гермафродит среднего возраста, это не спасает тоже. И даже если у тебя русский паспорт, но еврейский нос, дело безнадежно. Рассказывали про типичного еврея, который пришел устраиваться на завод на традиционную еврейскую должность начальника отдела Снабжения.

– Ваша фамилия, имя, отчество? – спросил его начальник отдела кадров.

– Абрамзон Яков Исаакович, – ответил человек, потупясь.

– Место рождения?

– Бердичев.

– Национальность?

– Русский, – ответил человек и распрямил согнутую спину.

– Как так русский? – пробурчал кадровик, листая паспорт. – Да, действительно, русский… Простите, на эту должность я хотел бы еврея…

Конечно, этим анекдотом мы успокаивали себя. И я, и Гриша Вертлиб, и многие другие, которые тоже вернулись, как и я, и искали любую работу, месяцами и годами были безработными. Никогда не забуду этого времени. Я завидовал людям в засаленных рабочих спецовках, но на рабочие должности нас не брали – «что, зря на вас государство тратило деньги?» Мне стыдно было смотреть в глаза матери, кусок хлеба застревал в горле. Я стал избегать людей, и, как я однажды заметил с некоторым удивлением, вокруг меня остались такие же инвалиды пятой группы – общая отверженность сближала нас. Год проработал я корректором в типографии и возненавидел эту работу: никогда не думал, что можно читать книги и видеть в них только буквы, запятые, восклицательные знаки.

Точки, точки в каждой строчке,
сколько букв от «А» до «Я»,
до чего ж она тупая,
работеночка моя…

Поступил на вечернее отделение физико-математического факультета педагогического института – ведь надо же, думая о будущем, что-то менять в настоящем. Работал инструктором по детскому туризму – все не то и не так… И тут мне вдруг повезло. Я помог задержать одного из двух бандитов, которые избили чешского студента и отобрали у него фотоаппарат. Начальник милиции Ленинграда, комиссар Соловьев лично выехал на происшествие. Узнав, что я закончил юридический институт, он пригласил меня работать в «органы». Даже после его личного указания отдел кадров настроенный на «нет», долго мурыжил меня, пока я наконец, не догадался пригласить оформлявшего мое дело майора в ресторан. Когда бутылка коньяка была допита, майор сказал мне: