Глаза Александра были широко раскрыты, неподвижны: он видел, кто стоит позади нее. Он не боялся. Его страх расходовался на мелочи.
— Кто ты, госпожа?
— Ты сам назвал меня. Я Мериамон, дочь Нектанебо, певица Амона, кровь Великого Дома Египта.
— Это твой Амон говорит сейчас в тебе? — спросил он, тщательно выговаривая слова, словно перед оракулом.
Вряд ли она была оракулом! Просто тростинка, в которую дует ветер. — Это не мой Амон, Александр. Губы Александра дрогнули.
— И все же он говорит.
— Говорят боги, а я всего лишь их инструмент. Поэтому я и пришла к тебе. Ты послушаешь их?
Он склонил голову. Правдивые слова проникли в самое его сердце.
— Успокойся теперь, — сказала она. — Ты — царь, и твое имя будет жить так долго, сколько будут существовать имена. Но ты должен жить в этом мире, среди этих людей, которых дали тебе боги. И эти люди просят, чтобы ты был мужчиной, и больше чем мужчиной, для блага твоего царства.
— Значит, я должен подчиниться? — вопросил он с нарастающим гневом.
— Это знает твое сердце, — ответила Мериамон. — Послушай его.
Александр глубоко вздохнул. Не так резко и быстро, как раньше. Он перевел взгляд с ее лица на того, кто стоял позади. На мгновение глаза его затуманились — серые, как дождь, серые, как сумерки над холодными камнями. В глазах его больше не было гнева, только удивление и смутное понимание.
— Я заключу перемирие, — сказал он. — Ненадолго. И подумаю над тем, что мне сказали. Этого достаточно?
Пармений, похоже, что-то сказал, но ни Александр, ни Мериамон не услышали его.
— Достаточно для начала, — сказала она. Неожиданно он рассмеялся — легко, свободно и совсем без страха.
— И это все, что я получу от тебя? — Он повернулся. — Ну хорошо, Пармений. Ты слышал, что сказала госпожа. Ты слышал, что сказал я. Я подумаю об этом.
Пармений казался не слишком довольным. Но когда он хотел что-то сказать, его взгляд упал на тень позади Мериамон, и он побледнел.
— Как будет угодно царю, — сказал он и сделал прощальный жест.
После того, как Пармений ушел, воцарилось долгое молчание. Друзья царя стояли, как статуи, избегая смотреть и на царя, и на Мериамон.
Тут заговорил Арридай, и в этой тишине его голос прозвучал ошеломляюще громко:
— Мери, кто это? Откуда он взялся?
У Мериамон перехватило дыхание. Она услышала, как ее тень, уже успевшая снова стать почти бесплотной, смеется. Не чувствуя более ее поддерживающих рук, Мериамон рухнула на ковер.
Царь склонился над ней. Принесли вина, и Александр сам поднес чашу к ее губам. На этот раз вино было хорошее. Крепкое, только чуть разбавленное, оно подкрепило Мериамон.
