Птица. «Пустынный сокол», — подумала Мериамон, глядя на мелькание крыльев на фоне восходящего солнца. Он выронил что-то из когтей: камень — кто-то поднял его дрожащей рукой. Люди зашевелились и зашумели.
— Тихо! — Голос Александр прекратил нараставший шум. Баран заблеял и рванулся. Двое жрецов бросились на него. Замелькали копыта, мантии, измятые гирлянды.
Так или иначе царь принес свою жертву. Но знамение было дано. Провидец Аристандр сказал, пока мясо барана жарилось на алтаре:
— Ты возьмешь город, мой царь, но берегись: сегодняшний день для тебя опасен.
Мериамон была достаточно близко, чтобы увидеть лицо Александра. Оно было таким же бледным и неподвижным, как маска бога. Он резко снял с себя гирлянду и положил ее на алтарь.
— Я запомню, — сказал он.
Александр прошел мимо Мериамон, словно ее не было. Мериамон готова была задержать, схватить его, но что-то помешало ей.
Она встретилась глазами с Аристандром. Глаза провидца были темные, почти как у египтянина, и мудрые.
— Он слушает тебя, — сказала Мериамон. Провидец пожал плечами.
— Не больше, чем любого другого.
Они смотрели, как он идет: стремительно, как всегда, но успевая коснуться человека, поговорить с ним, снова покоряя свою армию, как будто он был ее любовником, а она его возлюбленной.
— Он смертен, — сказала Мериамон. — Молите богов, чтобы он об этом не забыл.
Шаг за шагом осадные машины тяжело поднимались на холм, насыпанный Александром у южной стены Газы. Стрелы и камни дождем летели на них из города. Некоторые стрелы были с огненным оперением, но с такими уже имели дело в Тире и умели от них защищаться. Лучники делали, что могли, но стрелять снизу было неудобно, а катапульты были бесполезны, пока не поднимутся на вершину. То одна, то другая начинали качаться, замедляли ход или останавливались, когда обслуга пыталась укрыться от обстрела.
Батис, видя, как рьяно македонцы пошли на приступ, предпринял вылазку. Волна завывающих арабов хлынула из южных ворот, угрожая поджечь осадные машины.
Александр находился в задних рядах, куда не долетали стрелы, и, следовательно, за пределами битвы, хотя он рвал и метал и поносил своих слуг. Когда люди Батиса обрались до осадных машин и угрожали сбросить воинов Александра с холма, Александр не выдержал. Он крикнул своих щитоносцев.
Они поглядели друг на друга и на Гефестиона. Тот заглянул в глаза Александра, но не нашел там ничего, к чему можно было бы воззвать.
«Судьба, — подумал он. — Боги. Безумие». Внутри у Гефестиона все сжалось.
