Александр поднялся. Гефестион распрямил колено и отпил из чаши. Царь, улыбаясь, подсел к Мериамон. Его венок увял от жары; Александр выглядел не то что смешно, но очень молодо и несколько залихватски. Она не смогла удержаться от ответной улыбки.
— Дашь мне свое благословение? — спросил он.
— А разве оно у меня есть? — Мериамон удивленно подняла бровь.
— Я думаю, да.
— Для тебя это важно?
— Важно, — отвечал он.
Мериамон задумалась.
— В тебе есть бог, ты же знаешь. Ничто другое не позволило бы тебе совершить такое.
Его глаза сузились, как будто он смотрел на солнце. Сейчас он не смотрел на нее — он смотрел дальше нее, дальше любого горизонта.
Александр заморгал, вздрогнул, снова увидел ее. Его плоть была плотью смертного, его ум был умом смертного, хоть и не совсем таким, как у других. Он сказал:
— И ты тоже. Ты еще больше, чем я, дитя богов. Почему бы тебе не воспользоваться силой, которая есть у тебя, и не править Египтом?
— Мне это не дано, — отвечала она.
— Я могу умереть завтра.
Она склонила голову.
— Ты так спокойно это воспринимаешь, — сказал он.
— Если бы я рыдала и скрежетала зубами, ты бы остановился?
— Нет, — ответил Александр.
— Стало быть, ты будешь делать то, что ты будешь делать, — сказала Мериамон. — да защитят тебя боги.
Он подчинился этому. Он не боялся, нет. Но такая блестящая уверенность была получена дорогой ценой. Для него не было мира, не было ни мгновения покоя; пламя бога горело в нем всегда, где бы он ни был. Чего он хотел от нее — чтобы она не трепетала перед ним. Но в ней звучали голоса богов, яснее, чем он когда-либо слышал их. Она была их инструментом, а он был одним из них. Или будет. Если переживет завтрашний день.
На третий день море было, как стекло, не слышалось ни малейшего шепота ветра, ни малейшего движения в воздухе, чтобы поколебать воду, развернуть флаги или охладить тело, поднявшееся с жаркой и бессонной постели. Люди Александра поднялись еще до рассвета. Щитоносцы и фаланга Койна были при оружии и готовы. Их товарищи глядели на них с разной степенью зависти, даже ветераны, для которых война давно перестала быть таинством. Александр все изменил. Он заставил ее сверкать, потому что был частью ее.
Александр вышел точно с первым лучом солнца — великолепный в своем огненном плаще, с золотым шлемом в руках. Он передал его прислужнику, отправляясь приносить утренние жертвы — сегодня один бык был для Зевса, другой для Геракла, чей город он собирался взять. Когда кровь быка хлынула на алтарь, взошло солнце, и волосы Александра загорелись золотом. Берцовая кость быка Зевса, завернутая в жир и положенная в огонь, посылала свой дым к небесам. С ним смешивался дым от кости быка Геракла. Люди царя разделили жертвенное мясо, приобщившись к его силе. Все они закончили трапезу одновременно, с криком вскочили и побежали к морю.
