И кленовые листья бросает в лицо.
Он стучит мне в окно без пятнадцати восемь,
Словно нет у него поважнее забот.
Он несёт на руках кареглазую осень,
И листву превращает в ковёр-самолёт.
Он целует её, называет своею,
И ему аплодируют створки ворот…
Я стою на крыльце и, как школьник, робею,
И сказать не умею, и зависть берёт.
***
Бросил в угол и ложку, и кружку,
И, когда это не помогло, –
На чердак зашвырнул я подушку,
Что твоё сохранила тепло.
Не ударился в глупую пьянку,
Не рыдал в тусклом свете луны,
А принёс из подвала стремянку,
Чтобы снять твою тень со стены…
***
Скоро утро. Тоска ножевая.
В подворотню загнав тишину,
На пустой остановке трамвая
Сука песню поёт про луну.
Вдохновенно поёт, с переливом,
Замечательно сука поёт.
Никогда шансонеткам сопливым
До таких не подняться высот.
Этот вой ни на что не похожий,
Этот гимн одинокой луне –
Пробегает волною по коже,
Прилипает рубашкой к спине.
Пой, бездомная! Пой, горевая!
Под берёзою пой, под сосной,
На пустой остановке трамвая,
Где любовь разминулась со мной.
Лунный свет я за пазуху прячу,
Чтоб его не спалила заря.
Плачет сука, и я с нею плачу,
Ненавидя и благодаря.
***
Я просыпаюсь. Мой костёр погас.
Лишь огонёк в золе едва мерцает.
Звезда, сгорая в небе, созерцает
Меня и этот мир в последний раз.
Трава в росе. Выходит из тумана
Осина и чуть слышно шелестит.
Повремени, прошу, ещё так рано,
Ещё дорожка лунная блестит.
Ещё волна песок не разбудила,
И чайка не расправила крыло,
И тайну мне ромашка не открыла,
И воду не тревожило весло.
Ещё чуть-чуть… Настраивают скрипки
Кузнечики. К травиночке-струне
Прильнула нотка маленькой улитки,
А я её не слышу в тишине.
Ещё мгновенье, и среди ветвей
Защёлкает, раскатится, зальётся,
Вступая из-за такта, соловей,
За ним другой… И рассмеётся солнце!
О, утро, – несравненный музыкант!
Как можешь ты рождать такие звуки.
В отчаянье заламываю руки…
Вот мне бы на секунду твой талант!
***
Я устал. Мне уже не поймать этот снег.
