И вот теперь, когда я узнал, что что-то все же произошло, вместе с раздражением почувствовал симпатию к тем еще неизвестным мне ребятам, которые были в "Смольном".
Кормушка открылась, и я не успел додумать недодуманное.
– Кушать не будете? Сдайте посуду, приготовиться на выход.
Видя через глазок, что я не собираюсь никак готовиться к выходу, надзиратель тут же открывает дверь.
– Руки назад. Проходите.
И выводной зазвенел связкой ключей, давая знать другим надзирателям, что он ведет заключенного. Во избежание накладки.
Коридоры. Повороты. Этажи. Вторая рабочая смена.
МАЛЕНЬКОЕ ФИАСКО ПРОКУРОРА КАРАСЬКОВА
Уже третий день я в своей новой квартире. Теперь я зэк со стажем и накапливаю понемногу крупицы зэковского опыта. Уже могу иногда предугадать события на ход вперед и мысленно подготовиться к ним. Так мне, по крайней мере, кажется.
Весь день с утра до отбоя – допрос. С перерывом на обед. Надежда, что после отказа давать показания меня оставят в камере, лопнула. Допрос идет по всем правилам: вопрос – ответ, вопрос – ответ. И хотя на каждый вопрос ответ один и тот же: "Я отказываюсь отвечать на вопросы", – Кислых десятки раз записывает этот стереотипный ответ. И я должен еще расписаться в том, что мои ответы записаны правильно и мною прочитаны.
Теперь, как правило, мы с Кислых вдвоем, и я чувствую, что главный удар сейчас направлен не на меня. Где все эти люди, которые заполняли кабинет на второй день моего ареста? Их не было. Они были где-то в другом месте. Там, где намечалось психологически уязвимое место. Там, где был шанс на прорыв. Там, где, в соответствии с ленинской догмой, можно было ухватиться за слабое звено.
Относительное затишье в моем кабинете означало отчаянную схватку где-то в соседнем.
Иногда в кабинет Кислых заходил прокурор по надзору Караськов, садился за второй стол и, делая вид, что внимательно слушает, пытался немного подремать. В те ночи не спали не только мы. У всех было много работы.
Однажды, вынырнув из своей полудремы от громкого голоса Кислых, зачитывавшего очередной вопрос из допросного листка, недалекий Караськов решил тоже принять участие в допросе. Возможно, он утешал себя надеждой, что ему, Караськову, удастся то, что не удалось Кислых, и своим красноречием он убедит меня заговорить.
– Послушайте, Бутман, вот вы – сионист, а я уверен, что вы читали далеко не все, что принадлежит перу вашего классика, Герцль его фамилия, если я не ошибаюсь, – блеснул он своими знаниями, победно зыркнув на Кислых. – Вот скажите мне, знаете ли вы, что и Герцль к концу своей жизни произвел некоторую переоценку отношения к социализму, советской власти и даже приветствовал Великую Октябрьскую революцию?
