Время молчать и время говорить | страница 6
И Кислых бросил на стол ручку, обрывая этим фразу и жизнь Филимончика.
Взгляды выжидающие впились в меня.
Я не видел себя со стороны. Может быть, я побледнел, ибо все же было страшно. Сдавленным голосом я попросил записать мое заявление: "Ознакомившись с заметкой "Хроника" в "Вечернем Ленинграде", заявляю, что я ничего не знаю о попытке захватить рейсовый самолет в аэропорту "Смольное" 15 июня. И я не имею понятия о ее участниках. Я отказываюсь отвечать на какие-либо вопросы в знак протеста против своего незаконного ареста и требую немедленного освобождения"…
– Ну что ж, очень жаль, – сказала Катукова и придвинулась к столу. Ей подали какую-то бумагу, и она подписала ее, не читая.
Кислых вызвал надзирателя, и меня увели в камеру.
Миски уже стояли на тумбочке, накрытые, чтобы обед не остыл. Рядом лежала алюминиевая ложка и пайка хлеба, к которой щепочкой был приколот довесочек граммов на двадцать. У нас, мол, все по-честному, без обмана. Зачерпнув ложкой суп, я убедился, что он густ и полон разваренной рыбы. Но аппетита не было. Я снова надвинул верхнюю миску и начал бегать по камере. Страшное внутреннее напряжение требовало разрядки. Метание по камере было предохранительным клапаном.
Итак, если Марк и Эдик решились, то почему они не предупредили меня? Ведь теперь смогут выйти на всю организацию. Поняла ли тетя Соня[3] мой намек, и смогли ли она и мама вовремя оповестить Соломона[4]? Конечно, ребята, узнав о моем аресте, быстро освободятся от всего "некашерного". А если не успеют? Но, позвольте, почему вообще меня арестовали? Видимо, кто-то из этой группы в "Смольном" знал меня и уже начал давать показания. Ну и черт с ними! Ведь я же на самом деле ничего не знал. Рано или поздно разберутся. Сейчас все же не сталинские времена.
Я метался по камере, и два чувства боролись во мне. Обида на тех, из-за кого меня взяли. И удовлетворение от того, что по-видимому, кто-то попытался осуществить наш план, который так долго был моим любимым детищем. Собственно, почему был? Разве я когда-нибудь считал его пустым? Нет. Я подчинился условиям компромисса в организации.
Я с удовлетворением принял ответ из Израиля. И не потому, что этот ответ был "нет", а потому, что этот ответ положил конец изнуряющим сомнениям, внутренней борьбе, невыносимому напряжению и моей изоляции в Комитете. Потому что я смог наконец снять со своих плеч страшный груз ответственности и отпустить пружины тревоги, сковавшие всю организацию. После ответа "нет" я испытывал не разочарование, а просто горестное чувство оттого, что теперь "Свадьба" уже не состоится и что, может быть, мы упустили уникальный шанс стронуть дело алии с мертвой точки. Может быть…