И получал лаконичные ответы:
– Перешел неправильно улицу с чужим чемоданом.
– Стеклорез[23].
– Гоп, стоп – не вертухайся[24].
Часов в восемь утра пришла, наконец, и за мной машина из Большого дома.
Наш этап в Кишинев длился около трех часов. Наше возвращение назад – около трех недель.
ХОРОШО ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ. ПЛОХО ТАМ, ГДЕ НАС ЕСТЬ
В первые дни после многочисленных перипетий этапа я отдыхал душой и телом. Душе нужны были отдых и время проанализировать новый необыкновенный зэковский опыт, в лошадиных дозах набранный за последний месяц. Телу – спокойствие, тишина и порядок Большого дома, чистые белые простыни на койке и рыба в супе, видная невооруженным глазом.
Однако прошло несколько месяцев, и я снова затосковал по людям и впечатлениям и готов был снова уйти на этап в любую минуту. Срабатывал тот самый психологический принцип, который неплохо сформулировал наш закадычный друг Гарик:
"Везде одинаков наш свет,
везде можно в петлю полезть,
везде хорошо, где нас нет,
везде тяжело, где нас есть"
[25].
Единственной отдушиной в моем тихом склепе были письма Евы с Лилешкиными каракулями. Я тоже имел теперь право на лимитированную переписку и в каждое свое письмо обязательно вкладывал отдельное маленькое письмецо для дочери, на которое наклеивал мылом цветную картинку из обертки того же мыла. И каждое маленькое персональное письмо Лилешке подписывалось одинаково: "твоя подружка папа".
В августовском письме Евы было вычеркнуто цензурой гораздо больше среднецензорской нормы. Пришлось долго "стирать" письмо под краном, сушить и читать его на свет лампочки, прежде, чем я понял: почти все наши ребята уже ушли на этап, а некоторые уже прибыли в лагеря где-то в Мордовии.
Один за другим ушли на этап Соломон Дрейзнер, Владик Могилевер, Виктор Богуславский, Лев Львович Коренблит, Лева Ягман и Лассаль Каминский. Попытки наших жен и близких выяснить, где и когда происходит погрузка на железной дороге, ничего не дали. Это была святая тайна. Им пришлось ограничиться мысленным расставанием.
Глядя вслед воображаемому "Столыпину", Сима Каминская обращалась к своему сердцу и слала вслед прощальный привет наших жен. Стихотворение кончалось на высокой ноте:
Так догони же любимые лица,
Так шелохни дорогие ресницы,
Так проскользни мимо сдержанных уст –
Путь беспросветный не будет так пуст!
Дай утолить им тяжелую жажду,
Будь рядом с теми, кто болен, кто страждет!
Будь с ними днем и в полуночный час,
Чтобы огонь их души не погас.
