Когда за окнами совсем стемнело, Конан направился на постоялый двор Флатуна, прихватив несколько безденежных собутыльников, которые, воспользовавшись хорошим настроением варвара, не прочь были угоститься за его счет.
Постоялый двор и духан при нем назывались "Верблюжий горб". Очевидно, хозяин хотел подчеркнуть свое основное богатства, меланхолично жевавшее губастыми ртами в карале за домом. Стояли там вьючные желто-пегие силачи, беговые красавцы с длинными сухими ногами, одногорбые дромадеры и даже волоокая белая верблюдица, которая одна стоила больше, чем весь постоялый двор и флатуновы сундуки с золотом, до которых Конан почти было добрался, да мастафы помешали. Откуда брались верблюды — одному Митре известно. Флатун утверждал, что покупает их в Хауране, но многие подозревали за ним нечистое: приводили животных по-одному, по-двое какие-то подозрительные личности увешанные оружием, да и клейма им явно сводили, прежде ем новый хозяин свое ставил. Как бы то ни было, пользуясь купленной щедрыми подарками дружбой со светлейшим Эдартом, Флатун продавал верблюдов с выгодой для себя, а белую красавицу, по слухам, собирался даже отправить в Вендию.
Киммериец толкнул скрипучую дверь, и вся компания гурьбой ввалилась в духан. Здесь было шумно и душно, вдоль стен стояли низкие топчаны, на которых возлежали гости, булькая посапывая кальянами. Возле иных на коленях стояли невольниц, обмахивая своих хозяев опахалами из птичьих перьев или пальмовых листьев. Те, кто еще не удалился на покой, сидели за низкими столами, вкушали фрукты и сладости, запивая винами из серебряных и медных сосудов. Блестели драгоценные камни в перстне, во множестве унизывающих жирные пальцы, слышался разноязыкий говор, рыканье, утробное урчание в толстых животах и иные звуки, сопровождающие обычно трапезу людей, привыкших набивать свои чрева до самого горла. "Чтобы последний кусок изо рта торчал", как любил выражаться Ши Шелам.
Сам Ловкач, кажется, уже достиг этого вожделенного состояния. Животик его под дорогим халатом круглился, глазки масляно блестели, а вся острая мордочка была измазана розовой мякотью какого-то плода. Развалясь на мягком диване, Ши ковырял в зубах костяной палочкой, прихлебывая вино из тонкостенного кубка и небрежно метал на стол кости. Рядом восседали вдрызг пьяные стражники и еще несколько человек, наблюдавших за игрой.
— И опять себе, — заплетающимся языком объявил круглолицый игрок и сгреб кучку монет. — То есть, говорю, снова меня… вала Белу.
