Возможно, интересным будет тот факт, что советских солдат постоянно пугали тем, что, попав в плен к моджахедам, они непременно станут объектом сексуальных извращений, поскольку все душманы – активные педерасты и просто жаждут гомосексуальных контактов с советскими военнослужащими.
«Комплектуя штаты особого отдела 40-й армии, руководство Управления военной контрразведки в Москве ввело в него небольшое, но важное по своей сути специальное подразделение. Оно занималось учетом всех без исключения советских военнослужащих, которые в силу различных обстоятельств оказались в плену у бандитов, без вести пропавшими. Добывало данные о их гибели или нахождении в определенной банде, собирало сведения о их геройском или преступном поведении, а главное – занималось организацией их вывода на нашу территорию».
По состоянию на 1 января 1999 г. в числе не вернувшихся из плена и пропавших без вести в ДРА (1979–1989 г.) оставалось 287 человек.
Перед выходом на боевые старался не бриться, не мыться, ногти не стриг и письма не писал. Поговорка гуляла: «Кто в горах поброется, тот п…й накроется!» Может быть, неграмотно, но по сути – оправдывалось.
В зеркало не смотрелся. На колеса боевой техники не мочился, тем паче перед самолетом или вертолетом. Тут перед движком и окурка не бросали – обидится! Через левое плечо трижды плевал и по дереву стучал. Если дерева не было, то и по собственной голове, без всякого юмора!
Молитву охранную носил в билете (военном, партийном, комсомольском), в «пистончике» брючном, а то и в «пенале» автоматного приклада. Редко, но встречались кольца с надписью «Спаси и помилуй», пояски «Живый в помощи».
Часы трофейные не брал, а если и брал, то сам не носил. Медальона с личными данными не признавал, а в военном билете карандашом адрес домашний писал, поскольку обоснованно опасался, что могут останки не туда заслать.
Верил, что если кого-то «похоронили» ошибочно, то этот человек долго жить будет.
Двадцать первое число не любил. В этот «очковый» день много неприятностей случалось. И тринадцатое число не любил, особенно для полетов. Некоторые еще и про восемнадцатое такое же предубеждение имели. Перед вылетом не фотографировался, и женщину первой на борт не сажал. Афганка в парандже на дороге – гнилая примета.
Слова «последний» не признавал, говорил «крайний» или «крайний раз», не «домой», а «вовремя». Спиной к окнам и дверям садиться не любил.
В крайний месяц перед домом о безопасности особо думал. Не трусил, но были на то основания – опасное время! Офицеров на боевые, при живом «заменщике», умные командиры неохотно посылали. Тут уж не примета была – считай, закономерность. Не дразни судьбу и других не подставляй!
