В тот же день вечером Николай Васильевич собрал свои вещи в узелок, пошептался о чем-то с братом, посл чего тот нахмуренный прошел в свою комнату, и появился на пороге залы.
— Прощайте, Марья Ивановна, спасибо за ваш хлеб-соль. Прощайте, Олимпиада Петровна! Счастливо оставаться! Наташенька, прощай! — голос его дрогнул.
Никто ему не ответил. У Наташи потемнело в глазах, замерло сердце, что-то сдавило горло; ей хотелось закричать, броситься за дядей. Она привстала, протянула руки вперед и закивала головой, думая, что он еще увидит ее прощальный привет, слезы неудержимо полились по лицу, и только захлопнулась дверь, точно солнце померкло для нее. Девочка заплакала навзрыд; она заплакала горько и беспомощно, с воплями, с захлебываниями, с отчаянными криками.
— Это что за фокусы! Наталья, замолчи! Сейчас замолчи! Не пикнуть! Я кому говорю? Молчать! — не помня себя от гнева грозилась тетка, подбегая к дивану, за которым рыдала девочка.
— Машенька, пожалуйста, оставь Наташу. Ты мне мешаешь заниматься. Наташа замолчи, — послышался из-за перегородки голос Петра Васильевича.
Зажимая рот руками, вся вздрагивая, прижимаясь головой к дивану, Наташа замолчала, затаив свое тяжелое горе.
В семье Петровых потекла та же серая, однообразная жизнь. Только Наташа стала другая: она очень выросла за последний год, похудела, и в больших глазах светилась недетская грусть. Наташа узнала иную жизнь, содержательную и счастливую, она слышала иные речи, и грусть о потерянном, жажда новых знаний мучили пытливого ребенка.
Когда тетка и Липа уходили из дому по вечерам, девочку запирали на ключ. Воспоминания уносили Наташу в недалекое милое прошлое, и грустным, тихим голосом, сидя на диване, она начинала напевать: «Среди долины ровныя». Задумавшись, она часто вспоминала дядю Колю: «Где-то он теперь? Неужели ходит по улице холодный и голодный? Вспоминает ли он ее, Наташу? Да, конечно, вспоминает. Хоть бы одним глазком увидеть его!»
Наташа тосковала о нем ужасно и плакала втихомолку целые ночи напролет.
После ухода Николая Васильевича тетка и Липа своими насмешками прохода не давали девочке.
— Певица, что же вы не повторяете свои арии? Ведь скоро опять будет ваш концерт! — приставала Липа.
— Они с дядюшкой-флейтистом будут ходить по дворам. Он станет на дудке свистеть, а она будет петь и плясать. Вот он ее и готовил в уличные певицы, — вторила Марья Ивановна.
Наташа молчала, грустила и пряталась от всех. Раз она шла из лавки и несла хлеб. Дело было под вечер и уже стемнело.
