— Бездействует?
— В том-то и дело. Просто обидно! Я эту вышку своими руками строил перед самой войной. Берете?
— Беру! — засмеялся Слободкин.
— Будете с ребятами сюда приезжать. Хотя бы раз в… — Радволин задумался, — в неделю? В месяц?..
— Туго у нас со временем, товарищ Радволин. Очень туго.
— Это верно. Я знаю. Но все-таки подумайте, не отказывайтесь сразу. Что еще у вас? Говорите, не стесняйтесь.
Пора, — решил Слободкин. — Самое время про Ину. Как бы только начать половчее?
Радволин уже встал из-за стола, подошел к Сергею, сейчас скажет: Заходите, товарищ Слободкин…
— Товарищ Радволин, не могу больше задерживать вас. У вас тут тоже…
— Ты что, обиделся? Да? — неожиданно перешел на ты секретарь. — Ну и правильно сделал! Затянули мы с ответом на твою личную просьбу. Безбожно затянули! Но, поверишь, по-настоящему руки дошли только несколько дней назад. Я сам интересовался…
— Не нашлась?.. — перебил его Слободкин.
— Должен тебя и обрадовать и огорчить, если можно так выразиться.
— Была и уехала? — спросил упавшим голосом Слободкин.
— Ты прав. Была. И уехала. Но куда? — Радволин посмотрел на карту, занявшую добрую половину стены его кабинета. По карте широко, от края ее и до края, разбежалась лесенка красных флажков на булавках. Слободкин молча прошелся по ней глазами — вверх и вниз, по каждой ступеньке.
— Неужели?..
— Точно. На фронт, добровольцем. В действующую армию.
— Ошибки не может быть? Ты уверен? — Слободкин не заметил, как тоже перешел на ты.
— Мне заявление твоей Ины по телефону читали. Человек, скажу тебе, настоящий!
Слободкин налил себе полный стакан воды из тяжелого, треснутого и склеенного изоляционной лентой графина, но пить не стал. Так и застыл перед Радволиным со стаканом в руке, беззвучно роняя на мягкий ковер большие, тяжелые капли.
Множество чувств вскипело в сердце Слободкина сразу.
Чувство гордости. Вот ведь, в самом деле, девчонка какая! Кто бы подумать мог? А?..
Чувство тревоги. Когда увижу теперь? И увижу ли вообще?
Чувство зависти. Да, и оно тоже. Парашютист, столько раз смотревший смерти в лицо и уже научившийся вроде бы глядеть на все не мигая, вынужден отсиживаться здесь, в тылу, без оружия. Ина, за всю свою жизнь не сделавшая ни единого выстрела даже в тире, зарылась в землю с автоматом в руках, и перед ней немецкие танки…
Это, последнее, Слободкин представил с такой наглядностью, что увидел даже два острых локотка, глубоко вонзившихся в сырую весеннюю землю, и до боли в собственных суставах ощутил, как студено-холодна та земля…
