Оператор убрал глаз от резиновой накладки камеры и с сомнением посмотрел на «жестокого преступника». Бедная Лариса, еще не осознавшая весь трагизм своего положения, продолжала напрямую вести передачу.
— Значит, инициатором задержания был ваш начальник Лоскутов?
— Конечно. Такие задержания мы проводим исключительно по приказу заместителя начальника уголовного розыска Лоскутова.
— А что на этот раз совершил этот преступник?
Кравцов открыл было рот, но в этот момент в отдел ввалилась пьяная баба с «фонарями» под обоими глазами и растрепанными волосами. На ней красовалась вязаная кофта — писк моды в период расцвета творчества «Битлз», зеленое пальто и «финские» валенки, модные в год убийства Джона Леннона. Оператор автоматически перевел на нее камеру. Баба прижалась лбом к решетке дежурки и запричитала:
— Маркуша, родимый, отпусти ты моего козла, а? Он больше не будет драться. Ну, пожалуйста…
— Это кто — козел?! — взревел с лавки мужик, распространяя по помещению, словно ударную волну, пары перегара. — Это ты — козел! Курва заплесневелая! Сади меня, Марк Иваныч! Сади! Видеть эту рожу больше не могу!
Оператор мотал камерой из стороны в сторону, а растерявшаяся Лариса Мазутина чувствовала, что после сегодняшнего «горячего» материала ее отправят освещать рубрику «Магазин на кровати».
Лоскутов после этого три месяца не выходил в эфир, а Кравцов шесть раз отдежурил за февраль.
15:27
— Итак, бабушка, я вас в восьмой раз спрашиваю — что у вас похищено?
Ширшов, в состоянии дикой депрессии пытался выяснить у потерпевшей старушки величину материального ущерба после кражи. Из-за ее несообразительности он не мог никак закончить протокол заявления и признать ее гражданским истцом по делу.
— А черт-те знает, милок. Утюг, кажись, слямзили…
— Вон он, утюг, на шкафу стоит, — в очередной раз ткнул пальцем Ширшов.
— Юбки плиссированной не вижу…
— Вон она, юбка, на дверце висит.
— Телевизора не наблюдаю…
— Мы уже выяснили, что он у вас «еще в прошлом годе» сломался, и вы его зятю чинить отдали.
— Документы глянуть надо…
— Я их в руках держу, Авдотья Степановна.
— Тогда, милок, ничего и не пропало.
— Зачем же тогда кражу заявляли? Сказали бы просто — замок на двери раскурочили какие-то лиходеи.
— А что я в этом понимаю, внучек? Мне уже семьдесят пять годов на Спаса стукнет.
Ширшов рявкнул:
— Кравцов!
— Не нужно орать. Я хорошо слышу, — спокойно отозвался стоящей за спиной следователя Марк.
Ширшов затравленно оглянулся.
