— Что расскажет, дочка, что?! — заголосила родительница, начинающая приходить в себя.
Кравцов «въехал» в ситуацию и присел на корточки перед подростком.
— Ну-ка, Машенька, закатай рукава у кофточки…
Та вцепилась в манжеты мертвой хваткой и стала кричать, как безумная:
— Не подходите ко мне!!! Не подходите!
Марк приобнял девочку и посадил на диван. Мама побежала на кухню за водой. Папа помог оперу закатать рукава кофты. На локтевом сгибе яркими точками горели три прокола от медицинских игл. Убедившись, что он прав, Марк поднялся.
— Ваша дочь на «игле», дорогие родители. Я вас поздравляю. Следующим, что должно было пропасть после ноутбука, были бы шубы или видеокамера. Через пару месяцев вы имели бы практически неизлечимо больную дочь и убытков на многие-многие тысячи. В какой квартире живет Мирзоев, Маша?
Мама пришла в себя окончательно и теперь уже трезво оценила ситуацию.
— Мы отказываемся от заявления!
— Поздно. Оно зарегистрировано. Ждем вас завтра в отделе для производства допросов. Всех троих… Закончили? — Вопрос был к Ширшову и Смирнову.
Повернувшись назад, уже около самого выхода, Кравцов бросил:
— Может, теперь вы перестанете видеть в ней манекен, на который можно примерять тряпье, а увидите в ней просто человека? В ваш дом пришла беда, помочь в которой милиция не в силах…
Через четверть часа опергруппа возвращалась в райотдел. В «собачнике» дежурной машины болтался из стороны в сторону неудачно пытавшийся бежать от Гурта через балкон малолетний вымогатель Мирзоев, а Ширшов бережно держал на коленях изъятое вещественное доказательство — черный ноутбук. Будущий «клиент» Генки Дробыша клятвенно уверял Кравцова в том, что эта «потаскушка Машка» дала ему компьютер поиграть на время.
— Слушай, Ширшов, — обратился к следователю Кравцов, — ты в четырнадцать лет знал значение слова «потаскушка»?
— Нет, — признался тот. — Тогда мы их называли «шалашовками».
Кравцов обреченно вздохнул и отвернулся к окну, щурясь от яркого солнечного света…
11:59
Допрошенный и чистосердечно раскаявшийся Мирзоев был передан в руки Геннадия Дробыша, у которого до этого момента и «дел-то особых не было». Чтобы к этому больше не возвращаться, нужно сразу отметить, что к тому моменту, когда башенные часы на центральной площади города монотонно отбивали четырнадцать часов, Уса, сидя перед прихлебывающим остывший кофе Дробышем, дописывал шестую явку с повинной. В ней, как и в предыдущих пяти, сын «новых кавказцев» «кололся» на квартирные кражи, которые уже три месяца висели «темняками» в райотделе…
