— Удивительно, как они все глупеют на должностях! Ведь дурак на дураке! Ступайте!
Священник N. N. опять хотел было просить преосвященного, но он велел благочинному вывести его. Священник этот был крайне бедный и совершенно трезвый. Но чем-то, к его горю, не угодил этой мироносице, — и пропал. Перевод в другой приход разорил его в конец. До́ма его барыня хотя и не раскидала, но он, всё равно продан за ничто.
Когда мы вышли, то к нам вышел помещик Владыкин. Он, смеясь, похлопал по плечу священника и говорит: «А я, N. N. хотел, было, сказать владыке и про тебя, что ты много пьёшь».
— Ну, хорошо: меня архиерей вывел бы; с кем же ты-то стал бы пить-то тогда?
— Ха, ха, ха! Заезжай ко мне. Я сейчас еду домой.
Преосвященный наш, вообще, беспорядков не терпел. Кафедральный собор наш имеет высокое входное крыльцо, и такой же, в самом храме, высокий амвон. Однажды, осенью, была изморозь и всё покрылось ледяной коркой. В один из таких дней, преосвященный должен был служить литургию в соборе. Лёд на входном крыльце, хотя и был счищен, но падающий постоянно дождь мёрз и покрывал всё новым слоем льда. Сторожа, не знаю почему, — может быть потому, что поздно спохватились и поздно уже было бежать к себе за песком, а может быть, просто, почитая, что всё равно, чем ни посыпь, — но только и посыпали ступеньки золой. Преосвященный вошёл в собор и тотчас же поставил ключаря на амвоне, пред иконой Спасителя, в виду всего народа на колени.
В другой раз, преосвященный награждал одного священника набедренником. Во время накладывания у набедренника и оторвись лента. Преосвященный: «Ключарь! Это что! Пошёл на колени!»
И ключарь пошёл опять на знакомое местечко...
Ключарь был, — по летам, старше преосвященного, из окончивших курс академии, протоиерей и член консистории.
Я мог бы представить десятки подобных случаев, и — много-много покрупнее этих, но думаю, что для характеристики того времени довольно и этого немногого. Вообще же этот период епархиального управления есть один из самых замечательных, в этом роде, в нашем крае; но внести на страницы истории события того времени, предоставляю моему потомству. Бесследным же для истории этот период времени остаться не должен.
В конце сентября я, по обыкновению всего сельского духовенства, пошёл по приходу собирать хлебом. Церковный сторож заложил мне лошадь, растянул по всей телеге полог, положил несколько мешков, и мы отправились. Вхожу в первый двор; встречаю хозяина и говорю: «Не уродил ли Бог хлебца какого и на мою долю?» Мужик скинул шапку, нехотя поглядел на меня; поглядев себе под ноги, надел шапку, сделал шага два к амбару, опять взглянул на меня и, нехотя, проговорил:
