Сейчас он скажет: «Милая, единственная, опомнитесь! Я знаю, что у вас на уме, остановитесь!»
– П-прошу извинить за поздний звонок, – раздался сухой голос. – Я выполнил вашу просьбу. Хотел передать в театре, но известные вам обстоятельства помешали. Я о стихотворении. О пятистишьи, – пояснил он, не услышав отклика. – Помните, вы просили?
– Да, – произнесла она тихо. – Очень любезно, что вы не забыли.
А хотела бы сказать: «Любимый, я делаю это для тебя. Я умираю, чтобы ты жил…»
Непроизнесенная реплика очень ее растрогала, Элиза смахнула слезинку.
– Запишете? Я п-продиктую.
– Минутку.
Боже, вот чего не хватало, чтобы сделать уход идеально прекрасным! Любимый позвонил, чтобы продиктовать ей предсмертное стихотворение! Его найдут на столе, но никто, никто кроме Эраста не будет знать всей красоты произошедшего! Это, верно, и есть истинный «югэн»!
Он монотонно надиктовывал, она записывала, не вдумываясь в слова, потому что все время посматривала в зеркало. Ах, что за сцена! Голос Элизы, повторяющей строчки, ровен, даже весел, на устах улыбка, а в глазах слезы. Жаль, никто не видит, не слышит. Но это безусловно лучшее, что она сыграла в своей жизни.
Ей хотелось напоследок сказать ему нечто особенное, чтобы смысл открылся позднее и он вспоминал бы эти слова до конца дней. Но ничего конгениального моменту в голову не пришло, а портить его банальностью Элиза не стала.
– Вот, с-собственно, всё. Спокойной ночи.
В его голосе была выжидательность.
– И вы не спрашиваете о Шустрове? – произнес он после паузы. – Вам это не интересно?
– Это мне неинтересно.
Элиза задохнулась и полупрошептала-полупрошелестела.
– Прощайте…
– До свидания, – еще холодней, чем в начале разговора, молвил Эраст.
Линия стала мертвой.
– Ах, Эраст Петрович, как вы будете раскаиваться, – сказала Элиза зеркалу.
Посмотрела на листок и решила перебелить стихотворение. Из-за того что левая рука была занята трубкой, строчки расползлись вкривь и вкось, некрасиво.
Только теперь она вчиталась по-настоящему.
В ином рожденьи
Не цветком, а пчелою
Хотела б я быть.
О, что за злая доля —
Гейши робкая любовь…
Про «иное рожденье» понятно, японцы верят в переселение души, но в каком смысле «не цветком, а пчелою»? Что это означает?
Вдруг она поняла.
Быть не вечным объектом чужих вожделений, а самой превратиться в желание, в целеустремленность. Самой выбирать свой цветок, жужжать и кусаться!
Увянуть без сопротивления или быть сорванным – участь гейши и участь цветка. Но у пчелы есть жало. Если нападет враг, пчела пускает в ход жало, не заботясь о последствиях.
