– Десять тысяч рублей? – повторил Шустров. – Это смешно. Удачную фильму посмотрит не менее миллиона человек, каждый заплатит в кассу в среднем полтинник. Минус затраты на производство и комиссия театровладельцев, плюс продажа за границу и торговля фотооткрытками – чистого барыша выйдет не меньше двухсот тысяч.
– Сколько? – ахнул Мефистов.
– А в год мы намерены производить таких картин не менее дюжины. Вот и считайте, – спокойно продолжил Андрей Гордеевич. – Притом учтите, господа, что «стар» будет получать у нас до трехсот рублей за день съемки, актер второго плана вроде господина Разумовского или госпожи Регининой – сто, третьего плана – пятьдесят. И это не считая всенародного обожания, которое обеспечит наша собственная пресса вкупе с гениальным даром Ноя Ноевича создавать сенсации.
Внезапно поднялась Элиза. Ее лицо пылало вдохновением, в высокой прическе мерцали жемчужные капельки.
– Где во главе угла оказываются деньги, настоящему искусству конец! Вы подарили мне эту розу, и она, конечно, прекрасна, но вы ошибаетесь, когда называете ее живой! Она умерла, как только вы подвергли ее золотому плену! Она превратилась в мумию цветка! То же и с вашим кинематографом. Театр – это жизнь! И, как всякая жизнь, он одномоментен, неповторим. Точно такого мгновения никогда больше не будет, оно неостановимо, и именно поэтому прекрасно. Вы, фаусты, мечтающие остановить прекрасное мгновение, не возьмете в толк, что зафиксировать красоту нельзя, она тут же умрет. Об этом и пьеса, которую мы сегодня сыграли! Поймите, Андрей Гордеевич, вечность и бессмертие – враги искусства, я боюсь их! Спектакль может быть хорошим или плохим, но он живой. А фильма – это муха в янтаре. Совсем как живая, только мертвая. Никогда, вы слышите, ни-ко-гда не стану я играть перед этим вашим ящиком с его стеклянным зраком!
Боже, до чего она была хороша в этот миг! Эраст Петрович прижал к левому боку ладонь – защемило сердце. Он отвел глаза, сказал себе: «Да, она прекрасна, она – волшебство и чудо, но она не твоя, она тебе чужая. Не поддавайся слабости, не теряй достоинства».
Надо сказать, что математически сухое выступление Шустрова мало кому понравилось. Предпринимателю если и похлопали, то из вежливости, а вот страстную речь Элизы встретили одобрительными криками и рукоплесканиями.
Гранд-дама Регинина громко спросила:
– Стало быть, сударь, вы расцениваете меня втрое дешевле, чем госпожу Альтаирскую?
– Не вас, – стал объяснять ей предприниматель, – а весомость вашего амплуа. Видите ли, я намерен активно использовать при съемке новый прием под названием «блоу-ап», то есть показ лица актера во весь экран. Для этой техники предпочтительны лица безупречно привлекательные и молодые…
