Уткину разрешено лететь на базу. Гордость и радость распирают его. Он вбегает в кабину и радостно сообщает Слабогрудову:
– Ну, Чахоткин, полетим вместе. Материал мировой! Не будешь мариновать – тысячу слов дадим Москве!
Последних слов Слабогрудов не мог разобрать, так как Уткин принялся ворочать бидоны, устраиваясь поудобнее.
Беляйкин взмахнул флажком. Егоров привычным движением одновременно передвинул все четыре сектора газа, и моторы оглушительно взревели. Мягко оторвавшись, "Г-2" пошёл в воздух.
До базы около шестисот километров. Это полтора-два часа нормального полёта. Но сегодня, как назло, дует ровный встречный ветер. Бесфамильному это не улыбалось, и он полез вверх. На высоте тысяча пятьсот метров, где ветер изменился и стал попутно-боковым, самолёт лёг на курс.
Чётко управлял своей любимой машиной Бесфамильный. Даже в этом маленьком перелёте он старался погасить волнение, невольно возникающее при мысли, что он впервые летит в Арктике. Словно осторожный бегун, сдерживающий в себе желание преждевременно обойти противника (и при этом потратить силы для финиша), Бесфамильный сознательно выключил из сферы своих переживаний всяческие волнения.
В ушах привычно звучали однообразные сигналы радиомаяка базы. Опасаясь за целость своих барабанных перепонок, примерно с половины пути Бесфамильный приказал приглушить его приём.
В пассажирской кабине, пристроившись среди бидонов, работал Уткин. Блокнот кончался, но он готов был писать без конца. По-видимому, разговор с Ивановым на встрече нового года не оказал на него никакого влияния, и его "телеграммочка" вырастала до катастрофических размеров. Взволнованный полётом, он писал:
"Необозримые нагромождения торосов, айсбергов и других льдин раскинулись внизу в тысяче пятистах метрах под нами. Нарушено вечное молчание ледовой пустыни, в которой погибли тысячи славных завоевателей Арктики. Ваш корреспондент, приглашённый начальником экспедиции в первый перелёт, сидит в пассажирской кабине самолёта отважного лётчика Бесфамильного. С чувством безграничного восторга и гордости за нашу страну он несётся на могучих крыльях мощнейшей птицы. Гордо распахнутые крылья, построенные великим коллективом советских рабочих и инженеров, совершают свой гордый полёт над торосами, айсбергами и другими льдами. Мороз достигает по меньшей мере градусов пятидесяти, но отработанное тепло четырёх сердец нашей стальной птицы (это место не понравилось Уткину, но править было некогда – он торопился) обогревает нашу кабину. В иллюминаторе двери, ведущей в пассажирскую кабину, я вижу две внушительные спины и головы – нашего отважного пилота, известного далеко за пределами Советского союза лётчика Бесфамильного и талантливого механика Егорова. Охватывает невольный восторг при сознании, что впервые в мире советский самолёт так уверенно и гордо летит на север, к полюсу. Можно без преувеличений заявить, что это небывалый исторический момент. Невольно хочется воскликнуть вместе со всем многомиллионным населением Союза:
